В водовороте века. Мемуары. Том 1

Похороны отца провели как общественные. В день похорон на улицу Сяонаньмынь хлынул поток людей для выражения соболезнования. Со всех концов Северной и Южной Маньчжурии, из Цзяньдао и Кореи нескончаемым потоком текли в Фусун люди: товарищи и друзья покойного, его ученики и вчерашние больные, которые уважали и чтили отца при его жизни. На похоронах присутствовал и начальник Фусунской уездной управы, взяв с собой связку траурных благовонных бумажек с золотой фольгой. Перед могилой покойного он сам сжигал благовония на огне и со слезами на глазах сделал земной поклон.

Место могилы выбрано в деревне Яндицунь на берегу реки Тоу дао-Сунгари, в десяти ли от улицы Сяонаньмынь. При жизни он часто ходил в эту деревню — лечил больных, беседовал с сельчанами, имел с ними очень близкие отношения, как в семейном кругу. И после смерти, может быть, моему отцу хотелось быть рядом с теми людьми, с которыми так близко сдружился он при жизни.

В тот день на всей дороге в десять ли не утихало горькое рыдание. Зарыдали и те участники движения за независимость, которые несли похоронные носилки.

Корейские женщины в районе Фусуна полмесяца не срывали со своих голов траурные белые ленты…

Так я потерял отца. В один миг потерял отца, учителя и руководителя. Он был плотью и кровью моей, был учителем и наставником, который неустанно и непрестанно вел меня с малолетства по пути революции. Его смерть нанесла мне большой и непоправимый удар. Сердце у меня опустело от невосполнимой потери.

Бывало, я одиноко сидел на берегу реки и заливался слезами, рисуя в воображении синее небо Родины вдали.

Отцовская любовь ко мне, думаю, была необычной. Когда я подрастал, отец всегда откровенно и вдумчиво рассказывал мне о судьбах будущей страны и нации. Любовь моего отца была беспредельно строгой и в то же время бесконечно глубокой. Не от кого больше было мне ждать такой любви, такого наставления, да и надежды на них не стало.

Однако из горя и слез подняло меня именно то необычайное наследие, оставленное отцом, — «чивон», три готовности, обретение товарищей, два пистолета…

А что же делать теперь?

Этого сам я рассудить не мог. Мучили меня безнадежность, беспомощность и безмерные горести.

Но я в том наследии черпал энергию и начал искать себе путь вперед…

ГЛАВА ВТОРАЯ Незабываемый Хуадянь

1. Училище «Хвасоньисук»

После похорон отца его друзья задержались на несколько дней в Фусуне, они обсудили вопрос о моем будущем. По их совету и рекомендации я отправился в училище «Хвасоньисук» в середине июня 1926 года.

В это время в нашей стране проходила демонстрация 10 июня.

Это была массовая антияпонская демонстрация, организованная коммунистами, выступившими вновь на арену национально-освободительной борьбы после Первомартовского народного восстания.

Широко известно всему миру, что Первомартовское народное восстание явилось водоразделом в повороте национально-освободительной борьбы от националистического движения к коммунистическому. В восстании передовые люди до мозга костей убедились в том, что буржуазный национализм больше не может быть знаменем национально-освободительной борьбы, и среди них быстро росла тяга к новому идейному течению.

Благодаря их деятельности стал быстро распространяться марксизм-ленинизм.

В следующем году после Первомартовского народного восстания появилась в Сеуле профсоюзная организация под названием «Родон кончжехвэ» (Общество трудовой взаимопомощи — ред.), а вслед за нею — крестьянские, молодежные, женские и другие массовые организации.

С начала 20-х годов нашего столетия под их руководством активизировалась массовая борьба в защиту прав и интересов неимущих масс, против колониальной политики японского империализма. В 1921 году вспыхнула всеобщая забастовка пусанских портовых рабочих. Впоследствии рабочие поднимали одну за другой забастовки в таких промышленных центрах, как Сеул, Пхеньян. Инчхон, и в других многих районах страны. Под влиянием рабочего движения волна арендаторских конфликтов против японских крупных помещиков и злостных корейских помещиков охватила Намурийскую равнину в Чэрене и остров Амтхэ, повсеместно в стране вспыхивали забастовки учащейся молодежи под лозунгом борьбы против колониально-поработительского просвещения, за свободу образования.

Японские империалисты, прикрыв «сабельный режим» фиговым листком «культурного управления», приобщали лишь несколько прояпонских элементов к участию в «Консультативном совете» при генерал-губернаторстве, чтобы делать вид, что поощряют участие корейцев в политической жизни, а под мишурной вывеской «свободного волеизъявления народа», разрешив выпуск лишь нескольких видов газет и журналов на корейском языке, громогласно заявляли, будто наступил какой-то период благоденствия, но наш народ, не поддаваясь их обману, продолжал борьбу против агрессоров.