Мы всю ночь напролет вели разговор обо всем этом и лишь к рассвету, разостлав соломенные маты и камышовые циновки, расположились на ночлег во дворе у костра. Это был наш первый ночлег под открытым небом после создания партизанской армии.
Сельчане шумели:
— А на что это похоже, что пришли партизаны в поселок, где живут корейцы, а ночевать-то ночуют на улице? Неудобно это нам, сельчанам Люцзяфэньфана.
Но мы не разместились по крестьянским домам, куда предлагали нам руководители местных организаций, так и переночевали под открытым небом. Конечно, это факт, что мы возражали в этом жителям, отказались от такого искреннего приглашения сельчан, ссылаясь на свою обязанность не посягать на интересы народа. Но, считаю, на нас действовало и своего рода романтическое настроение, что революционер должен предпочитать грубый ночлег теплому уютному приюту. Это, видимо, и заставляло нас отказываться от искреннего приглашения сельчан.
И при возвращении из южноманьчжурского похода мы остановились на ночлег в этом поселке. В то время ночлег был устроен перед домом китайского старика Люй Сювэня. Там было место большого погреба для хранения картофеля. Мы обнесли его забором из соломы, развели костер и переночевали.
Старик видел, как мы, не зайдя к нему в дом, варили кашу и устраивались на ночлег под открытым небом. Люй Сювэнь приходил ко мне и, приглашая меня к себе, говорил, что если всему отряду невозможно расположиться в доме, то хотя бы командир может у него переночевать.
— Ким Сон Чжу! Другое дело, если бы мы с вами были совершенно незнакомые и чужие. Мы же ведь знакомы еще с той поры, когда жили в Старом Аньту.
Старик выражал свое сожаление по этому поводу. Он, мол, не ожидал, чтобы и я отказался от его приглашения.
И в самом деле мы со стариком были давно знакомы. Когда наша семья проживала в одной из комнат постоялого двора Ма Чхун Ука, я видел его раза два-три. Тогда он был энергичным и страстным, что оставило в моей памяти неизгладимый отпечаток. Старик говорил:
— Вы, молодые воины, совершили дальний поход в тысячу
И он до поздней ночи пробыл с нами за душевным разговором. Он, как и все жители села Люцзяфэньфан, был чутким к изменениям политического климата. Старик знал, что после события 18 сентября японские войска сфабриковали марионеточное государство Маньчжоу-Го, что они, объявив Чанчунь его столицей, переименовали его Синьцзином и поставили на престол Пуи.
Из разговоров с этим стариком до сих пор не изглаживается из моей памяти рассказ об Ан Чжун Гыне.
Старик говорил, что из погибших корейских патриотов самой уважаемой личностью является Ан Чжун Гын.
— Не кто иной, как Ан Чжун Гын — великая личность на Востоке. Недаром президент Юань Шикай посвящал свои стихи патриотическому поступку Ана, борца за справедливость.
Его слова очень меня трогали и производили на меня глубокое впечатление.
После убийства Ито Хиробуми среди китайского населения Маньчжурии Ан Чжун Гын слыл легендарной личностью. В домах у иных китайских знаменитостей даже вывешивали нарисованный кем-то портрет Ан Чжун Гына и свято берегли его.
Старик с необычайной симпатией относился к Ан Чжун Гыну, и я спросил у него как бы невзначай:
— А как вы так хорошо знаете об Ан Чжун Гыне, ведь вы же не кореец?
— А кто его не знает из населения Маньчжурии! Недаром люди предлагали воздвигнуть статую Ан Чжун Гына на вокзале Харбина. И я своих детей постоянно учу: хочешь стать революционером, так стань таким, как Сунь Ятсен, а хочешь стать настоящим мужчиной, то стань таким, как Ан Чжун Гын. Уважаемый командир отряда Ким! Раз вы создали отряд, так не сможете ли расправиться с такими главарями, как командующий Квантунской армии?
Я улыбнулся в ответ на такие простодушные его слова.
— Из-за чего, да и зачем ликвидировать этакого, как командующий Квантунской армии? Убили Ито Хиробуми, появился новый Ито Хиробуми! Убьешь Хондзё, появится новый Хондзё. Террором дело не сделаешь.
— Тогда, уважаемый командир, каким же образом вы собираетесь бороться?
— Говорят, Квантунская армия насчитывает 100 тысяч штыков. Вот я и решил бороться против этих 100 тысяч штыков.
Взволнованный моими словами, старик крепко взял меня за руку и долго не отпускал ее.
— Командир Ким! Действительно вы молодец! Не кто иной, как вы, уважаемый командир, и есть Ан Чжун Гын!
— Вы меня слишком расхваливаете, я не стою того, чего стоит Ан Чжун Гын. Но я отказался жить рабской жизнью.
На следующий день, когда отряд покинул поселок, старик далеко провожал нас, выражая горесть расставания с нами.
Когда мне приходится вспоминать об этом поселке, с горячим чувством восстанавливаю я в памяти встречу с китайским стариком.