В водовороте века. Мемуары. Том 3

Лошадь, как бы сожалея, вертелась вокруг меня, а затем подошла к колу, вбитому в землю поодаль, и поставила на кол одну из передних ног. В щелях между подковой и копытом была уйма грязи, кусочки камней и соломы.

Я выковырял все это железной палочкой. И тогда лошадь поставила на кол другую ногу, устремив на меня лукавые глаза.

Таким образом я постепенно, хотя и наугад, приобретал навыки обращения с лошадью. Как раз в это время приехал из Кореи к родственникам в Сяованцин работник коневодческой селекционной станции. Он раскрыл для меня многие приемы ухода за лошадью, а также обучил искусству верховой езды. По его словам, лошади не любят, когда на их шерстяной покров садится пыль, когда в щели копыт попадают осколки фарфора или стекла. Поэтому раза два в день следует обдавать их чистой водой, очищать и скрести, смазывать маслом, своевременно извлекать из копыт грязь и мусор. Особенно, утверждал он, надо быть внимательным, когда лошадь мокнет под дождем или потеет. Тогда надо тщательно очищать ее от влаги.

Самое главное из кормов для лошадей — это сено и овес. Ячмень и соевые бобы тоже неплохие корма. Как человеку, так же и лошади нужно каждый день съедать небольшое количество соли, а после непомерного физического напряжения не следует поить ее слишком большой дозой холодной воды. Вот такими были секреты ухода за лошадью, которые подсказывал мне тот работник селекционной станции.

В ходе повседневного ухода за лошадью и поездок я невольно подружился с ней. Она всегда покорно выполняла все мои требования, подчинялась моей воле. По одному только моему взору или движению моей руки она угадывала, что ей следует делать, и делала то, что надо. Такая ее догадливость удивляла меня.

В норове, в движениях лошади часто наблюдались случаи, представляющие собой своего рода высокую надрессированность и даже художественно завершенную красоту, своего рода индивидуальность. Порой мои товарищи диву давались — ведь это же лошадь, а не человек?

Однако лошадь была не только умной и верной седоку, но и норовистой. Она никогда не позволяла другим, кроме хозяина, трогать себя или же садиться кому бы то ни было в седло. Если какой-то недобрый человек пытается брать под уздцы или же садиться в седло, лошадь начинала вертеться вокруг, не подпускала к себе, а порой даже норовила ударить его задней ногой или укусить зубами.

Однажды Чо Валь Нам хотел было сесть в седло, но у него ничего не получилось. Сначала он, поставив лошадь у деревянных мостков крытой террасы, потихоньку чистил ее скребком, а затем рывком, неожиданно вскочил в седло. Как только лошадь почувствовала тяжесть седока, она рванулась в сторону, мой ординарец полетел на землю.

Проглотив горькую «пилюлю», Чо Валь Нам придумал новый, из ряда вон выходящий прием верховой езды. А заключался он в следующем: он ставил лошадь в навозную яму, в которой ноги вязнут по лодыжки, пытался неожиданно вскакивать в седло, когда лошадь пасется. Но никакие выдумки не помогли ему. И на этот раз седок распластался в грязи.

Юный ординарец, привязав лошадь к дереву, вымещал свой гнев, стегая ее плетью. После этого едва только он появлялся рядом, лошадь убегала, а если сделать этого было нельзя, пыталась лягнуть его ногой.

Юному «кавалеристу» было так досадно и обидно, что он как-то даже заплакал. Еще бы, он ведь с такой искренностью и сердечностью относился к лошади, а она и близко к себе не подпускала. Даже в седле не разрешала посидеть. После всех описанных мытарств парень с горя решил вернуться в роту.

Выслушав его, я сказал: «Надо установить, почему лошадь тебя отвергает. И я думаю, что все это зависит только от тебя, от твоей искренности и сердечности. Надо быть более ласковым и внимательным к животному». При этом я подробно рассказывал ему об искусстве ухода за лошадьми.

Чо Валь Нам брался за дело согласно моим наставлениям. Он относился к лошади со всей искренностью. Что и говорить, лошадь тоже платила ему своей привязанностью.

С тех пор, как говорится, довольно много утекло воды и все до мельчайших подробностей вспомнить трудно. Многое попросту забылось. Лишь отдельные случаи отчетливо встают в памяти, всплывают в ее глубинах, словно живые картины.

Это было в те дни, когда О Бэк Рён командовал взводом. Однажды я вместе с его взводом отправился из Мацуня в Лоцзыгоу для проведения политической работы в массах. В те дни мне приходилось спать в среднем по 2–3 часа в сутки. Время поглощали боевые действия, боевая подготовка, работас массами… Обычно в один-два часа ночи я ложился спать. А когда дело не терпело отлагательств, приходилось бодрствовать и всю ночь напролет.

Помню, во время марша, когда мы подходили к перевалу Цзяпигоулин, меня клонило ко сну, и я задремал прямо в седле. Вероятно, это было следствие бессонной ночи, которую я провел накануне. Точно сейчас не помню, где это случилось, кажется, в Мацуне или Шилипине.