Вместе с ним мы отправились в помещение участкового комитета партии. Там долго шли у нас разговоры о работе в партизанском районе. В фокусе нашей беседы были вопросы: какими методами расширять наши партийные и другие революционные организации в такой местности, как Чжуаньцзяолоу, как вооружить всех жителей партизанского района. Когда в разгаре была затронута тема о защите партизанского района, в Яоингоу прибыл связной из района, контролируемого противником. Он доставил секретную записочку, на которой таилась краткая фраза: «Завтра на партизанский участок нападет японский гарнизон, дислоцированный в Дасингоу».
— Они, может быть, пожелают взять реванш за поражение, нанесенное им в декабре месяце прошлого года. Видите, какие сволочи, даже не признают дорогого гостя, который прошел далекий путь. Собственно, мы хотели дать вашему отряду, командир Ким, изрядно отдохнуть несколько дней, но скверно получается, как назло.
Ли Ун Гор смущенно как-то улыбнулся, словно он лично был виновен в случившемся и теперь ему самому придется нести ответственность за то, что японские каратели планируют совершить налет на Яоингоу.
В ответ я заметил ему:
— Как назло, говорите? Я же думаю, что все складывается как нельзя кстати. Несколько месяцев мы не вели боев и руки, как говорится, чешутся. Настала, думаю, пора расплатиться с врагом за кровь народа, пролитую в трагедиях Даканьцзы, Чжуаньцзяолоу, Дэюаньли и Саньханьли.
Высказав все это, я послал сообщение Ли Гвану, чтобы он экстренно прибыл со своим отрядом в Яоингоу.
Ли Ун Гор, разгоряченный от волнения, все время выпускал изо рта махорочный дымок и вдруг вскочил с места, чтобы вызвать командира красных ополченцев, который веселился на улице вместе с партизанами. Внимательно наблюдаю за лицом заведующего орготделом. Вижу, что он вот-вот готов отдать приказ о всеобщей мобилизации.
Я беру собеседника за руки и с улыбкой усаживаю его на стул.
— Что ты задумал, Ун Гор? Уж не хочешь ли ты сообщить ополченцам о предстоящем нападении карателей? Веселье в самом разгаре. Уж не хочешь ли ты испортить людям праздник? А, я думаю, пусть люди хорошо повеселятся. А через час отпусти красных ополченцев по домам. Пусть они хорошенько поспят до самого рассвета. Кстати, я тоже сегодня вечером предложу своим бойцам пораньше отправиться спать.
Так мы, получив экстренное сообщение о предстоящем налете вражеских карателей, не торопились готовиться к бою, а, сохраняя хладнокровие, разрешали бойцам и жителям хорошенько вместе повеселиться. Конечно, это, можно сказать, явилось как бы исключением из общих правил ведения боевых действий.
Для меня не было неожиданным то, с каким тревожным взглядом слушал меня растерянный Ли Ун Гор, который, как заведующий орготделом участкового парткома, отвечал и за военные вопросы.
А в это время бойцы, закончив развлекаться вместе с жителями, как говорят военные, «отправились ко сну». Я же никого не информировал о сообщении, присланном из контролируемого врагом района. Не хотелось взвинчивать нервы бойцов, переутомившихся с дороги. Когда наступит время, объявим боевую тревогу, отдадим приказ. Если же сделать это сейчас — никто до утра не уснет. Ведь сердца людей сделаны не из железа. Это мы прекрасно учитывали.
В ту ночь меня тревожила мысль: «Дай бог, чтобы ничто не помешало бойцам хорошенько выспаться. Ведь за всю зиму у них не было ни одной ночи, чтобы они могли уснуть сладким сном». Овладела мной какая-то сентиментальность, что ли? И не следует ли остерегаться подобных чувств командиру партизан? Все-таки до одиннадцати часов ночи все бойцы вернулись к себе и заснули крепким сном.
Было за полночь. К этому часу не сомкнули глаз наш проводник, член Антияпонского общества из Чжуаньцзяолоу, а также связной, прибывший из захваченного врагом района. Может быть, они не верили в правильность моего решения, это не давало им покоя. Ли Ун Гору тоже не спалось, он все время ворочался в постели. Заметив, что бодрствует, я прошептал ему на ухо:
— На походе сюда я видел, что впереди и сзади подступов к Яоингоу возвышаются чудные горы. Можем драться там, как ты думаешь? Оттуда хорошо просматривается автомобильная дорога. Не так ли?
Услышав мои слова. Ли вскочил с постели.
— Вы говорите о Сишане, что под Дабэйгоу? Вот именно там можно хорошо сражаться. Это, как говорится, неприступная крепость.
Наш с ним разговор был в часа четыре, короче до рассвета.
Когда забрезжило утро, мы поднялись на гору Сишань под Дабэйгоу, которую можно было бы смело назвать воротами в Яоингоу. Нас сопровождали командир Красного ополчения и тот самый проводник — член Антияпонского общества из Чжуаньцзяолоу.
Южная сторона Сишаня оканчивалась крутым обрывом, под которым лежала автодорога. Параллельно ей текла река, которую называли Сяотунгоу. Высота Сишаня представляла собой сплошные скалы, которые были замечательными естественными оборонительными укреплениями. Это лучшая опора для партизана в бою.