В военном воздухе суровом

…Шли дни, недели, один месяц сменялся другим. Запахло осенней прелью. По утрам на землю ложились густые туманы, наши сапоги блестели от обильной росы.

На исходе был сорок третий — год наших больших побед под Сталинградом и Курском. Войска Северо-Кавказского фронта тоже продвинулись от Орджоникидзе на 500 километров, но еще весной темп наступления резко снизился. Три общевойсковые армии подошли к мощному оборонительному рубежу немцев — "голубой линии", — который преграждал путь к Керченскому проливу и в Крым. Один фланг этого стокилометрового рубежа находился у плавней Азовского моря, второй — у Новороссийска. Наши многократные попытки прорвать оборону успеха не имели. Надолго задержалось наступление на Таманском полуострове.

Зато тогда на Кубани наша авиация впервые за войну выиграла воздушное сражение и завоевала господство в воздухе. Два месяца подряд с рассвета до темноты на всех высотах дрались наши истребители с вражескими самолетами. Потери понесли даже отборные эскадры фашистских истребителей "удет", "мельдерс", "зеленое сердце", переброшенные на этот участок фронта. Не выстояли фашистские асы перед нашими. Братья Дмитрий и Борис Глинки, Александр Покрышкин, Вадим Фадеев (знаменитая Борода), Николай Наумчик и десятки других летчиков отличились в этих боях. Вражескую авиацию уничтожали и в воздухе, и на аэродромах. За два месяца наши летчики совершили около 35 тысяч самолето-вылетов, вывели из строя 1100 вражеских самолетов, в том числе более 800 — в воздушных боях.

Теперь перевес сил в воздухе был на нашей стороне. В Крыму и на Таманском полуострове у противника оставалось 300 самолетов, а в нашей 4-й воздушной армии их было в два раза больше, да еще в ВВС Черноморского флота 450 машин!

Теперь — только на запад!

Однажды после подъема Наумов заглянул под нары и увидел там не одну свою подопечную. Она облизывала двух черненьких щенят. У одного белели только лапки, у другого кончик хвоста.

Наумов схватил с подоконника попавшийся под руку котелок, выскочил во двор и быстро вернулся. Котелок с колодезной водой поставил под нары. Потом появился с охапкой пахучего сена — сменил Рыжей подстилку.

Всполошились воздушные стрелки:

— Поздравляем, Рыжая, с наследниками! — Собака смотрела на них преданными глазами и в знак благодарности шевелила ушами. Но присевший на корточки Васильев все же решил высказать упрек:

— Что же ты так опростоволосилась? Три дня в бегах была, а жениха себе не по масти выбрала…

От такой нападки собаку защитил Наумов. Громко, так, чтобы все слышали, он спросил Васильева:

— А ты вчера с какой "кочергой" в офицерском клубе танцевал? Где такую тонконогую да косолапую откопал?

Стрелки не ожидали от Наумова "меткой очереди", дружно грохнули. Васильеву крыть нечем. Вошедший Борис Папов тоже высказал собаке претензии, но другого рода:

— Ведь по пятой летной норме довольствовалась, а только двоих привела… Неужели забыла, что в полку три эскадрильи? Как мы их теперь делить будем?

Наумов на такое замечание возражать своему командиру экипажа не стал, зато собака "прореагировала": лакнула из котелка и аппетитно облизнулась.

Весть о потомстве нашей дворняги облетела весь полк. Узнал об этом и завстоловой. Во время завтрака он подошел к воздушным стрелкам, сказал:

— Вот и отплатила она вам за все хорошее…

— Что ж она плохого сделала?

— Так, говорят, черненьких привела…

— Ну и что?

— В народе говорят — не к добру.

Васильев хотел было возразить, но промолчал, только усерднее заработал ложкой, выскребывая из алюминиевой тарелки остатки перловой каши.

У нас на досуге появились новые заботы: надо было как-то толково назвать новое потомство.

— Только не Бобиком, не Полканом и не Шариком — это избито… — сказала Саша Чуприна. — Надо придумать что-нибудь такое, авиационное…

Долго ломали головы, пока Костя Аверьянов не пришел на выручку:

— Давайте вот этого, что в белых чулочках, — Болтиком назовем.

— А другого?

— Поскольку тот карапуз почти кругленький, пусть будет Дутиком.

Вторая кличка была более авиационного свойства: дутиком именовалось маленькое резиновое колесико под хвостом самолета — третья точка касания земли. Предложение Аверьянова подавляющим большинством голосов было принято.

Над Болтиком взял шефство Аверьянов, а на Дутика начали претендовать сразу две эскадрильи да еще техники, жившие отдельно на аэродроме. Они доказывали:

— Если бы вы назвали их компасом или вариометром, тогда уж где наша не пропадала. А кто на самолетах пробитые осколками дутики меняет? Мы! Пусть Дутик наш и будет.

Хоть аргумент был весьма убедительным, но вопрос о том, кому отдать Дутика, некоторое время оставался открытым. До тех пор, пока не произошло чрезвычайное событие.