В военном воздухе суровом

— Прикрывай меня сзади, а в случае чего — выручай. Стреляй только наверняка.

В это время на другом конце села несколько раз треснули автоматные очереди, потом снова стало тихо. "Неужели немцы орудуют?" Через окно Руденко услышал детский голос: "Мама, мама…"

Решил постучать в окно. Вышла старуха.

— Чьи войска в деревне? — шепнул летчик.

— Большевики, сынок… Сегодня девять человек пришли…

— Военные?

— Военные, военные…

— А где они?

— В третьей хате от угла.

Направились к той хате, — стрелок по-прежнему шел сзади, как в боевом охранении. И вдруг из-за плетня:

— Стой! Руки вверх!

Сашко поднял руки, а в одной все еще держит пистолет.

— Кто вы? — спросил растерявшийся летчик.

— Молчать, идти вперед!

Вызнал командира, тот оказался лейтенантом, возглавляет взвод разведки. Власовцев они здесь выловили, по этому случаю был "салют"…

Утром разведчики ушли дальше на запад, а в ту хату, где задержались Руденко с Белецким, сошлись все жители лесной деревушки. Удивлялись погонам, трогали ордена. А у Сашка их было не так уж и мало: Красной Звезды, Отечественной войны, два ордена Красного Знамени да еще знак "Гвардия".

К заслуженному летчику обращались с неожиданными вопросами:

— Чья теперь будет приблудная фашистская лошадь?

— Колхозная, — ответил Сашко.

— А колхозы опять будут?

— Будут, а как же без них?

— Когда ж нам председателя пришлют?

— А мы ждать не будем, сейчас и изберем, — сориентировался Сашко. — Кого хотите?

Кандидатуру назвали лишь одну:

— Хай буде Василь Бульба, — указали бабы на единственного старика с деревянной ногой.

— Доверяете?

— Доверяем, доверяем… Он, кажись, с партизанами связь держал.

— Проголосуем. Кто за товарища Бульбу?

Руки подняли все, как один, в том числе и стоявшие в первом ряду чумазые, оборванные ребятишки.

После выборов председателя Сашко сделал политинформацию: рассказал о наступлении, о втором фронте, не забыл упомянуть и о том, что немецкие генералы чуть-чуть не застрелили самого Гитлера — покушение на него было.

Только после этого Руденко с Белецким заковыляли на костылях в Гангуту.

Воздушного стрелка из-за перелома тазобедренной кости с летной работы списали, а нашему Сашку довелось поблаженствовать в полковом лазарете 707-го БАО. А было от чего блаженствовать: он часто видел у своей кровати медсестру Надю. Уж очень она была хороша собой!

Летчики под любым предлогом старались попасть на прием к Наде, Сашко тоже был у нее частым пациентом.

— Саша, вам опять таблетки от кашля? — спрашивала она с милой улыбкой.

Сашку неудобно просить все время от кашля, и в последний раз перед 126-м боевым вылетом он ляпнул:

— От расстройства…

— Нервной системы? — решила уточнить Надя, а Сашко вместо ответа покрутил ладонью по животу.

Теперь в лазарете 707-го БАО Сашку не требовалось никаких таблеток. Он быстро выздоравливал.

Последние шаги

За два месяца непрерывных боев в Белоруссии наши войска продвинулись на запад почти на 600 километров. 2-й Белорусский фронт перешел границу Польши, захватил севернее Варшавы плацдарм на реке Нарев и вплотную подошел к Восточной Пруссии.

Тридцать шесть раз салютовала Москва четырем фронтам, наступавшим бок о бок в Белоруссии и Прибалтике. Наш 7-й гвардейский стал еще и Краснознаменным. Между Вислой и Одером противник занял многополосные оборонительные укрепления, стянул туда войска. Стало больше зениток, появились истребители.

Нашим войскам нужно было перегруппировать силы, восполнить потери и подтянуть тылы — склады, госпитали, мастерские по ремонту техники, построить аэродромы и перебазировать авиацию.

В 7-м гвардейском опять недоставало самолетов, летчиков и воздушных стрелков. Владимиру Демидову и Вахтангу Чхеидзе не однажды пришлось слетать за Волгу.

Иван Остапенко после ранения поехал в длительный отпуск на Харьковщину, в родное село Долгенькое. В свое время мне пришлось водить туда группу на штурмовку. Узнал впоследствии об этом Остапенко и говорит:

— А ведь там моя мамаша, Ивановна, с братиком Федей остались.

— Мы же били не по селу, а колошматили скопившуюся на окраине технику, успокоил я его. А потом выяснилось, что наши бомбы действительно пощадили и Остапенкову хату, и Ивановну с Федей. Посчастливилось мне впоследствии встретиться и с Ивановной — невысокой, сухонькой и бедовой женщиной. По-наслушался тогда ее рассказов.

— Сыдять воны в хати, — вспоминала Ивановна, — та пьють свий вонючий шнапс. И пьють такусенькими наперсточками, та вже и заспивалы… Побачилы мене и клычуть: "Матка, на!" — сують цей самый наперсток. А я им и кажу: "Та с чого ж це вы заспивалы? А як еще трошки, так и на карачках полизете!" А щоб им было попятно, що це таке карачки, — обернулась до них задом, та на четвереньках до двери и поповзла. Хай хоть стрельнуть, думаю, зато полюбуются!

Воны тильки загоготалы та налывають у стакан: "Матка, на!" Я им кажу: "Як це мени, — так треба щоб доверху!" Та и хильнула я цей стакан. "Так наши пьють!" Язык ще им показала. Хрицы аж буркалы повытаращилы, головами закачалы: "Ай матка, ай рус!" А я з хаты швидче в куринь…

Вдоволь мы насмеялись от рассказов Ивановны.