В военном воздухе суровом

— Не раз. Там выяснил важное для меня, поэтому и начал писать в разные учреждения… Многие жители до сих пор помнят о летчике. Рассказывают, что он выбросился из самолета. Парашют раскрылся, но купол зацепился за макушку высокого дерева. Пока он распутывал стропы, к нему кинулись два местных полицая. Привели безоружного в хутор. Сбежались жители, а полицаи перед всеми выхвалялись: "Мы к нему — он висит, как на качелях, и отстреливается еще! А нам-то его живьем нужно взять! Стрелял он, стрелял, а потом приложил пистолет к виску — клац! — а выстрела-то и нет! Вот тогда мы его и сграбастали. Он, наверное, еще и счет своим выстрелам вел, только последний патрон дал осечку! Вот так-то, наша взяла!"

Пистолет этот показывали и патрон с осечкой…

— А не помнит ли кто из жителей фамилию летчика?

— Не назвался, говорят. Полицаи вроде бы допытывались, а он им только и ответил: "Я — советский летчик!" Есть слухи, что он документы успел изорвать и по ветру пустить.

— Может, хоть цвет волос кто запомнил?

— Шлем, говорят, на голове был, с разбитыми очками… а из-под него чубчик белобрысенький…

— Фотокарточку жителям показывали?

— Нет у меня его фотокарточки времен войны. Я высыпал из папки фотографии фронтовых лет. Нашел три групповых снимка с Сережей Слеповым.

— Вот он, и вот, и вот, — показывал Петр Васильевич, а я припоминал, где и когда мы фотографировались.

…Осень сорок второго года. Мы базировались около Грозного. У Орджоникидзе и под Моздоком шли сильные бои. Наш полк нес большие потери. Поэтому на групповом снимке среди нас уже не было Феди Артемова, Володи Зангиева, Васи Шамшурина, Гриши Снопко, Илюши Михайлова, Вартана Геворкяна, Петра Руденко… Зато пришло пополнение — человек семь летчиков, еще не освоивших ИЛ-2. Среди них крайний слева Сережа Слепов: в бриджах, в длинной гимнастерке, с непокрытой головой; руки за спиной, подбородок поднят, глаза прищурены от солнца.

На другой фотографии он с группой молодых в летных доспехах: собачьи унты, меховой комбинезон, а вместо шлема остроконечная буденовка с большой звездой.

А вот последняя, февральская: несколько летчиков расселись на ступеньках полуразрушенного дома. На коленях Сережи Слепова закутанный в лохмотья пацан. Это было в освобожденной от немцев, спаленной станице Гетьмановской — западнее Ставрополя. Освобожденная земля, освобожденные из впервые увиденного нами лагеря ребятишки, которых мы подкармливали… И через несколько дней, когда мы перелетели в Усть-Лабинскую, Сережи не стало. И теперь — спустя столько лет! выясняются обстоятельства гибели Сережи Слепова…

— А почему вы так уверены, что это был именно Сережа?

— Дата-то совпадает! Когда полицаи посадили его со связанными руками в телегу и тронулись в Понежукай, то хуторские женщины заголосили. Летчик оглянулся и крикнул: "Не плачьте! Наши придут не позже как через десять дней, вот увидите!"

Теперь многие вспоминают: "Летчик словно в воду смотрел: девятнадцатого февраля в нашем хуторе появились красноармейцы". А раз так, то произошло это девятого…

— А полицаи, наверное, с немцами драпанули?

— Не успели… Живут и теперь в тех же местах: один в станице Суздальской — фамилия такая странная, что натощак и не выговоришь, тошнит от нее. Другой обосновался в станице Саратовской. У этого отчество Юдович, вполне к нему подходит по его нутру. Повидал я их обоих, побеседовал малость…

— Какие же они из себя, интересно?

— Первый — здоровенный мужик, для полицая комплекция подходящая была: видно, умел руки крутить… Как завел я разговор о летчике, который на дереве повис, так он сразу закурил, а папироска в руке ходуном заходила. "Не я брал летчика, — говорит, — я побежал искать самолет. Брал его другой…" А другой этот самый Юдович, неказистый такой, хилый, соплей перешибить можно, но за словом в карман не лезет, и руки у него не трясутся. Нашелся как по-своему ответить: "С меня уже за все спросили, за все ответил, травой поросло!" И вроде бы никакого летчика в плен он не брал.

— Значит, они были наказаны?

— Отбыли срок… Но в их делах — я это проверил — про пленение летчика ничего не значится. А недавно я встретил одного бывшего жителя хутора Красно-Зеленого, так он мне рассказал, что полицаи расстреляли летчика в хуторе Кочкино — не довезли его, оказывается, до Понежукая…

Слушал я Петра Васильевича, и мне на память пришли слова, которые в каком-то кинофильме были показаны крупным титром:

"- Что такое война?

— Когда люди убивают друг друга.

— Нет! Война — это когда убивают друг друга враги".

Я тогда сказал Петру Васильевичу:

— Будем искать концы. В этом деле нам помогут.

Мой гость заспешил к поезду.

На автобусной остановке он сказал:

— Хоть эти два подлеца и живут от меня в ста сорока километрах, а все же в голову лезут разные мысли…

— Не посмеют они теперь, — успокоил я его, и мы на прощанье по-братски обнялись.

— Пишите! — успел я крикнуть, и тут же захлопнулись дверцы автобуса.

Вскоре с Кубани пришло письмо. Петр Васильевич сообщал мне: "Наконец-то за полтора года получил дельный ответ: будут расследовать…".