В военном воздухе суровом

Потом через огороды под конвоем вели наших военнопленных. Лейтенант-пехотинец повис на плечах двух солдат. Лежит он теперь рядом с Лиманским. Бескровное лицо, глаза прикрыты. Одна штанина оторвана до колена, распухшая, как колода, нога отливает синевой.

Из избы проворно вышел человек в черном штатском костюме. Заговорил на украинском языке. Задавал то одному, то другому вопросы:

— Звидкиля будете?

— Рик нарождения?

— В Червоний Армии служилы?

Допрос был недолгим. Сказал: "На сортировку". …К вечеру привели под охраной в другое село… На скотном дворе лежало много людей в защитной форме. Вокруг ходили автоматчики. Со скотного двора по нескольку человек уводили в большой дом. Оттуда некоторых приводили обратно, а иных грузили в крытую машину. Машина уезжала, но вскоре возвращалась. Это и была "сортировка". Лиманский шепнул Щетинкину:

— Как стемнеет — надо бежать.

— Куда?

— В лесопосадку, к Танцюре.

Автоматчики, как тени, бесшумно двигались вдоль деревянной изгороди. Двадцать шагов в одну сторону, поворот, двадцать в другую.

Лиманский толкнул курсанта.

— А если заметят?

— Мы вроде по нужде, под изгородь…

Лиманский поднялся, осторожно пошел, переступая через спящих. Уже близко жерди. Вот-вот должен окрикнуть часовой — он скоро повернется в эту сторону. Лиманский бросился вперед, перемахнул через высокое ограждение. Бежал без оглядки, путаясь в картофельной ботве. Треснула автоматная очередь — упал, снова вскочил: "Может быть, по Щетинкину?" В это время тьму осветил бледный, дрожащий свет. Техник увидел впереди свою уродливую тень — повалился как подкошенный.

Какое-то мгновение он лежал неподвижно. Когда открыл глаза, ракета погасла. Он снова побежал вперед. Бежал долго, пока под ногами не захлюпало. Он упал и полз по липкой жиже, жадно глотая пересохшим ртом вонючую болотную воду. Зашуршали камыши, вода по колено, потом — по пояс. Наткнулся на выступавшую корягу, влез на нее. Было тихо, лишь звенели комары, облепившие мокрую рубашку, лицо и руки. Лиманский сидел не шевелясь, прислушивался. Он вздрогнул от всплеска — лягушка нырнула!

Стало светать. Лиманского колотил озноб, жалили комары, а он все еще сидел на коряге. Лицо от укусов распухло, отекшие веки с трудом открывались. Тихо выбрался из болота. Хотел было пробраться к Танцюре, но без карты заблудился.

К вечеру совсем обессилел, забрался в чащобу колючего кустарника, лег… В голову лезли разные мысли, доводившие до отчаяния: возглавлял команду в 13 человек, а остался теперь один. Совершенно выбившийся из сил, лежит он безоружный, без партийного билета, без ордена… На своей родной земле приходится прятаться… Если продолжать так ползать по-черепашьи, то когда же доберешься до Дона?

Лиманский забылся в тяжелом сне. Проснулся оттого, что солнце сильно припекало в лицо. Просушил, почистил одежонку от засохшей болотной грязи, решил про себя: "Надо рисковать и идти в открытую по оживленной дороге. Там должны двигаться не только войска, но и те, кто теперь расходится по домам".

Вышел на дорогу, ведущую из Новочеркасска в Ростов. По ней непрерывно громыхали колонны моторизованной пехоты, а по обочинам в разные стороны брели вереницы беженцев с узлами и котомками. На переодетого Лиманского никто не обращал внимания.

Ни каком-то перекрестке его поманили к себе два мотоциклиста. Подошел. Ему указали на саперную лопату и место, где копать. Принялся за работу. Яма потребовалась небольшая. Немцы водрузили дорожный указатель со стрелами, на которых готическим шрифтом были написаны названия русских городов.

— Век! — сказали фрицы Лиманскому и отпустили на все четыре стороны. Он потел без оглядки в направлении той стрелы, на которой написано "Нах Ростоф".

По дороге пришлось кое с кем заводить разговоры о переправе через Дон. Советовали попытать счастья у станины Аксайской, восточное Ростова. Туда Лиманский теперь и держал путь.

Проходил через какую-то станицу, запруженную немецкими танками, автомашинами, войсками, — там образовался затор. Покрикивали немецкие офицеры — наводили порядок в перемешавшихся колоннах.

Лиманский хотел уточнить у местных жителей дорогу на Аксай и раздобыть какой-нибудь еды. Сколько дней, кроме болотной воды, во рту ничего не было: от угощения краснодонцев отказались, дед Мандрика накормить не успел. Как еще ноги двигаются…

Зашел в первый попавшийся дом — ни души. На столе два яйца, огрызок хлеба. Сунул в карман, вышел во двор, скрылся за плетень — торопливо проглотил яйца со скорлупой. Прошел почти всю станицу, но из жителей никого не увидал. Лишь у крайней избы на скамейке сидели двое с цигарками в зубах. Подсел к ним;

— Местные? — спросил Лиманский.

— Местные… А что? — оба повернулись к нему.

— Как отсюда лучше на Аксай пройти?

— А зачем тебе Аксай? — насторожились дядьки.

— К тестю… — ответил техник.

— А как фамилия твоего тестя? — допытываются.

Лиманский назвал наугад какую-то фамилию, стараясь быть безразличным.

— А паспорт у тебя есть?

"Ну, — подумал техник, — кажется, влип. Если такие, что метят в старосты или полицаи, то от них запросто не отвяжешься".