Читаем В воздухе 'илы' полностью

С каждой минутой все труднее и труднее удерживать самолет в горизонтальном положении. Уже дает о себе знать усталость, а до аэродрома лететь еще минут двадцать пять. Только бы хватило сил. Правая рука совсем задеревенела. Бросил сектор наддува и стал помогать удерживать ручку управления левой рукой. Непривычно вести самолет двумя руками. Но ничего не поделаешь.

Под плоскостями и в дыре на левом центроплане проплывают зеленеющие леса и поля. Извиваясь, пылят дороги. Отражая синь неба, голубеют озера и речки...

Струйки пота скользят из-под шлемофона по щекам и носу. Они соленые, соленые, как кровь. Каждая минута тянется бесконечно долго...

Мой стрелок Саша прекрасно видит из своей кабины, как искалечен наш самолет. Летим мы, как поется в песенке: "...на честном слове и на одном крыле". И состояние его было наверняка не из приятных. Мне-то гораздо легче морально. Я работаю: самолет полностью в моих руках. А Саша сидит за своим пулеметом, наблюдает за воздухом и чувствует, как ведет себя наша израненная машина. Он бы рад мне помочь, но как?.. А мне бы хоть на немного отпустить ручку и размять затекшие пальцы. Но отпустить ручку нельзя ни на секунду. Нельзя даже хоть чуть-чуть ослабить давление рук на нее. Если самолет упустить на левое крыло, то выровнять его уже едва ли удастся. Сорвется в штопор - и конец.

Надо предупредить Сашу, чтобы в случае чего... прыгал с парашютом. Может статься, что для прыжка останутся считанные секунды и их может не хватить! Пока отстегнешь привязные ремни, откроешь фонарь и выберешься из кабины, да так, чтобы ни за что не зацепиться лямками парашюта, уйдут драгоценные секунды. Все это сделать не так-то просто, особенно когда самолет падает, беспомощно кувыркаясь. Не только встречный поток воздуха, но и огромные перегрузки вдавливают тебя обратно в сиденье!..

Оторвав на мгновение левую руку от ручки управления, я переключил СПУ на стрелка.

- Саша, ты меня слышишь? - спросил я.- Как там у тебя дела?

- Да ничего. Все в порядке,- ответил он охрипшим от волнения голосом.

- Ты видишь, какая пробоина у нас?

- Вижу. Уж больно здоровенная дыра-то. Я все удивляюсь, как самолет еще летит? - откровенно признался он.

- "Ил" - хороший самолет, вот и летит. Другой бы давно кувырнулся. Сейчас попробую набрать еще немного высоты, а ты, Саша, смотри как следует, чтобы какой-нибудь "фоккер" не подкрался, а то маневрировать нам совсем нельзя, сам понимаешь.

- Ясно, товарищ командир.

- Ну и хорошо. Ты на всякий случай будь готов прыгать с парашютом. Если самолет перестанет слушаться рулей, я тебе тут же дам команду, и ты должен немедленно покинуть кабину. Не бойся, мы уже над своей территорией. Ты меня понял?

- Понял, командир,- коротко ответил стрелок.

Наш искалеченный "ил" буквально по сантиметрам набирает высоту, мотор надрывно воет на форсаже, а весь самолет дрожит лихорадочной дрожью. Пот уже ручьями струится из-под шлемофона. Гимнастерка давно вся мокрая. Правая рука до того затекла, что пальцы сводит судорога. Несколько секунд удерживаю самолет левой рукой. Правую расслабляю, трясу и делаю ей какие-то упражнения. Потом разжимаю и сжимаю в кулак затекшие пальцы. Наконец, судорога проходит. Вытираю с глаз пот и опять двумя руками удерживаю ручку в нужном положении. Аэродром уже где-то недалеко. Но надо его еще найти. Он ничем особым не отличается от той местности, которая проплывает под нами. Когда долго базируешься на одном месте, то, подлетая к району аэродрома, еще издали начинаешь узнавать привычные ориентиры и отдельные знакомые детали на земле. А тут... Мы сегодня первый раз поднялись с этого аэродрома, и все вокруг было чужим, Ничто не радовало глаз знакомыми очертаниями. Перелески, деревушки, поля, хутора.

И вдруг вижу в воздухе чуть левее растянувшуюся цепочку родных "илов". Это однополчане подстраиваются к ведущему, чтобы идти на задание. Один их вид вызывает несказанную радость в моей душе.

Значит, где-то рядом тот небольшой, но самый дорогой для летчика клочок земли - аэродром. Теперь самое главное точно определить, где он, чтобы зря не кружить,- ведь разворачиваться на нашем самолете очень не просто и даже опасно.

Тщательно просматриваю все похожие на аэродром площадки. Наконец нахожу то, о чем мечтал с момента попадания в самолет крупнокалиберного снаряда. Но это еще не конец вылета. Надо правильно зайти и посадить подбитый самолет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное