В высших сферах

Премьер-министр заметил, что галерея для прессы, как на беду, снова забита репортерами. Вечерние ТВ-новости и новости по радио, а также заголовки утренних газет уже готовы.

Голосование по предложению Каустона заняло двадцать минут. «За» был подан 131 голос, «против» — 55.

Спикер официально объявил:

— Я объявляю предложение принятым.

В палате царила тишина.

Осторожно, пошатываясь на костылях, Арнолд Джини поднялся с места. И целенаправленно, шатаясь всем своим искалеченным телом, прошел мимо передних рядов оппозиции к центральному сектору. Джеймсу Хоудену, знавшему Джини много лет по пребыванию в палате общин, казалось, что тот никогда еще не передвигался так медленно. Став перед спикером, калека с патетической неуклюжестью поклонился, и на миг показалось, что он сейчас рухнет вперед. Но он выпрямился, повернулся, медленно прошел по палате, затем снова повернулся и поклонился. Как только он вышел в двери, широко распахнутые вооруженным сержантом, по залу прокатился вздох облегчения.

Спикер спокойно объявил:

— Слово имеет министр по делам гражданства и иммиграции.

Харви Уоррендер — более спокойный, чем прежде, — продолжил свое выступление с того, чем закончил. Но Джеймс Хоуден понимал: все, что произойдет дальше, будет лишь временным затишьем. Арнолд Джини был справедливо удален всего на несколько часов за возмутительное нарушение правил палаты общин. Но пресса уж разукрасит случившееся, а публика, не зная правил дебатов, да и не интересуясь ими, увидит во всем этом лишь двух несчастных людей — калеку и одинокого безбилетника — жертв жестокого, деспотичного правительства.

Впервые Хоуден задумался над тем, как долго правительство может терять популярность, как это происходит сейчас со времени появления Анри Дюваля.

3

В записке Брайана Ричардсона было сказано: «Жди меня в семь».

Без пяти минут семь Милли Фридман, далеко не готовая к приему, выходила, роняя капли, из ванны в надежде, что он задержится.

Милли часто, без особого любопытства, задавалась вопросом, почему она, выполнявшая с точностью машины работу в офисе и для Джеймса Хоудена, почти никогда не могла так же организовать свою жизнь дома. На Парламентском холме она была пунктуальна до секунды, а дома — редко. В приемной премьер-министра царил образцовый порядок, включая и то, как аккуратно было все расставлено в шкафу и как содержались подшивки документов, — Милли могла за секунды извлечь оттуда письмо пятилетней давности, написанное от руки неким малоизвестным человеком, чье имя давно уже забыто. А сейчас — что было для нее типично — она рылась в спальне в ящиках для белья в тщетных поисках чистого лифчика.

Она полагала — когда предавалась подобным мыслям, — что ее неорганизованность вне офиса является следствием подспудного нежелания подчинять свою личную жизнь привычкам и требованиям жизни за пределами дома. Она всегда противилась — даже порой упорно — выполнению посторонних дел или восприятию распространяемых идей, которые ее лишь запутывали.

Не любила она и когда другие пытались планировать ее будущее, даже когда это делалось с наилучшими намерениями. Однажды, когда Милли училась в колледже в Торонто, отец стал уговаривать ее пойти по его стопам и работать в области права. «Ты преуспеешь, Милли, — предсказывал он. — Ты умная и быстро соображаешь, так устроены твои мозги, что ты сразу проникаешь в самую суть. Если захочешь, сможешь обкручивать мужчин, как это делаю я».

Впоследствии она думала: если бы ей самой пришло это в голову, она, возможно, пошла бы по этому пути. Но ее возмутило то, что решения относительно ее личной частной жизни могут приниматься кем-то, кроме нее, даже если это ее родной отец, которого она любила.

Конечно, такая позиция была ни с чем не сообразна. Невозможно быть абсолютно независимой, как и невозможно полностью отделить свою личную жизнь от работы. Иначе, подумала Милли, найдя наконец лифчик, не было бы романа с Джеймсом Хоуденом и с Брайаном Ричардсоном, который придет к ней сегодня.

А должно было бы такое иметь место? Следовало ей разрешать Брайану прийти? Не было бы лучше держаться с самого начала твердо, настаивая, чтобы он не вмешивался в ее личную жизнь, которую она тщательно блюла, после того как наконец поняла, что с Джеймсом Хоуденом у нее не может быть будущего?

Содержательная личная жизнь, достаточно счастливая, многого стоит. Не рискует ли она утратить с Брайаном Ричардсоном свое тяжело доставшееся удовлетворение жизнью и ничего не получить взамен?

Потребовалось время — немало времени — после разрыва с Джеймсом Хоуденом, чтобы приспособить свои взгляды и образ жизни к тому, что она будет постоянно одна. Но поскольку (представлялось Милли) в ней заложено инстинктивное умение решать личные проблемы без посторонней помощи, она до такой степени приспособилась, что теперь довольна своей сбалансированной и успешной жизнью.