В высших сферах

Алан продолжал — Я заявляю, милорд, что приказ о депортации Анри Дюваля несовершенен, так как не может быть в точности выполнен.

Теперь следовала самая сильная подпорка в его деле, он вставил описание дела «Королева против Ахмеда Синга», прочитав значительную часть отчеркнутых подробностей в томе судебных отчетов, который он принес в суд. В деле 1921 года, если убрать юридические закавыки, канадский судья постановил: нежелательный иммигрант Ахмед Синг не мог быть депортирован исключительно на корабль. Как, утверждал Алан, это не может произойти и с Анри Дювалем.

— По закону, — заявил Алан, — эти две ситуации идентичны. Таким образом, согласно Habeas corpus, приказ этот должен быть аннулирован и мой клиент свободен.

Э.Р. Батлер шевельнулся и еще что-то записал — скоро у него будет возможность на все это возразить и представить свои доводы. А тем временем слова и суждения Алана уверенно текли. Он ведь сказал сенатору Деверо: «Я намерен выиграть…»

Сидя рядом с Э.Р. Батлером, Эдгар Крамер с несчастным видом слушал затягивавшийся процесс.

Эдгар Крамер имел рабочее представление о законе, и его знание, а также инстинкт подсказывали ему, что слушание развивалось неблагоприятно для департамента по иммиграции. Был и второй инстинкт: если приговор будет не в пользу департамента, станут искать козла отпущения. И таковым явно будет он сам.

Он понял это два дня назад, получив краткое и резкое сообщение: «Премьер-министр… крайне недоволен… слушанием дела у судьи… не следовало предлагать специального расследования… ожидает лучшей работы в будущем». Помощник, передававший этот выговор по телефону, казалось, делал это с особым удовольствием.

Эдгар Крамер снова закипел, вспомнив про эту горькую, вопиющую несправедливость. Он был даже лишен элементарной привилегии самозащиты — объяснения лично премьер-министру, что специальное расследование было навязано ему этим судьей и что, поставленный перед двумя немыслимыми ситуациями, он выбрал наименее вредоносное и быстрое решение.

Это был правильный ход, как и все, что он делал с момента своего приезда в Ванкувер.

В Оттаве перед отъездом ему дали ясные инструкции. Заместитель министра ему лично сказал: если безбилетник Дюваль по закону не может стать иммигрантом, тогда он ни при каких обстоятельствах не будет принят. Более того: Эдгару Крамеру было дано право предпринять все необходимые правовые меры — какие бы они ни были, — чтобы воспрепятствовать приему его.

Было и другое твердое решение: ни политическое давление, ни возмущение общественности не должны помешать применению закона. Это, как ему было сказано, исходит непосредственно от министра — мистера Уоррендера.

Эдгар Крамер добросовестно выполнял инструкции, как делал всегда в ходе своей карьеры. Несмотря на то что происходило здесь и сейчас, он следовал закону — принятому парламентом Акту об иммиграции. Он был законопослушен и лоялен и никогда не был небрежен. И не его вина, что выскочка-юрист и введенный в заблуждение судья свели на нет все его усилия.

Начальство, он полагал, поймет. Однако же… неудовольствие премьер-министра опять-таки ни к чему.

Порицание от премьер-министра может подкосить чиновника, наложить на него клеймо, послужить препятствием для его продвижения. И даже при смене правительств подобная оценка остается висеть над ним.

В его случае, конечно, порицание не было таким уж серьезным, и, возможно, премьер-министр уже выбросил его из головы. Все равно Эдгар Крамер инстинктивно чувствовал, что его блестящее будущее — по сравнению с неделей назад — слегка потускнело.

Главное сейчас — воздержаться от еще одного спорного шага. Если до премьер-министра еще раз дойдет его имя…

А в зале суда звучала речь. Судья задал по нескольким пунктам вопросы, и теперь Э.Р. Батлер и Алан Мейтленд вежливо дискутировали по одному мелкому положению закона. «…Мой ученый друг говорит, что приказ составлен точно по тексту раздела тридцать шесть. Я заявляю, что добавление этих запятых может иметь важное значение. Это не вполне соответствует тексту раздела тридцать шесть…»

Эдгар Крамер терпеть не мог Алана Мейтленда. Его также потянуло отлить: любое волнение, в том числе и гнев, вызывало такую реакцию. И нельзя отрицать, что в последнее время эта его беда ухудшилась, боль стала сильнее. Он постарался отключиться… забыть… думать о чем-нибудь другом…

Он обратил взгляд на Анри Дюваля — безбилетник с ухмылкой, ничего не понимая, обозревал зал. Все инстинкты Крамера… годы опыта… говорили ему, что из этого человека никогда не получится оседлого иммигранта. Ему помешает происхождение. Какую бы помощь ему ни оказали, такой человек никогда не адаптируется и не приспособится к жизни в стране, которую он не понимает. Существует схема поведения для людей такого типа: недолгое занятие чем-то, затем ничегонеделание; усиленные поиски легкой наживы; слабость; разложение; беда… постоянное скольжение вниз. Таких дел в папках департамента было много — жестокая реальность, игнорируемая идеалистами с несбыточными мечтами.