В высших сферах

Иной раз, думал безбилетник, для него самого загадка, чего он хочет. Тот человек немало спрашивал, ожидая получить ясные ответы. И каждый ответ тотчас записывал на листах бумаги, которые лежали на столе. Такое было впечатление, словно острый кончик карандаша рисовал самого Дюваля, тщательно упорядочивая всю его прошлую жизнь. А ведь столь многое в его жизни было беспорядочным — только разрозненные куски. И столь многое трудно было выразить словами — словами этого человека — или хотя бы вспомнить, как это произошло.

Вот если бы он научился читать и писать и излагать на бумаге то, что было у него в голове, как этот человек и другие ему подобные. Тогда и он — Анри Дюваль — мог бы сохранить мысли и память о прошедшем. И тогда не все пришлось бы держать в мозгу, как на полке, в надежде, что оно не забудется, как многое из того, что он вроде бы делал и сейчас пытался найти.

Однажды мать его заговорила про школу. Сама она еще в детстве научилась читать и писать. Но это было давно, и мать умерла, прежде чем можно было приступить к его обучению. После этого никого уже не интересовало, что и когда он будет изучать.

Он наморщил лоб, сдвинул брови, пытаясь вспомнить, найти ответы на вопросы, — вспомнить, вспомнить, вспомнить…

Сначала был корабль. Мать рассказывала про него, и родился он на корабле. Они поплыли на нем из Джибути, из Французского Сомали, накануне его рождения, и мать, кажется, как-то сказала ему, куда плыл корабль, но он забыл. И если она и говорила, под каким флагом плыл корабль, он об этом тоже забыл.

Роды были тяжелые и без доктора. Мать его ослабла и температурила, и капитан повернул корабль назад, в Джибути. В порту мать и ребенка отправили в больницу для бедняков. У них было немного денег — тогда или потом.

Анри помнил, что мать была хорошая и нежная. Ему казалось, что она была красивая, но, возможно, так было лишь в его воображении, потому что образ ее стерся в его памяти, и теперь, вспоминая о ней, он видел лишь тень, черты ее расплывались. Но она любила его — в этом он был уверен и помнил об этом, так как другой любви он не знал.

Годы детства сохранились в его памяти отдельными эпизодами. Он знал, что мать работала, когда могла, чтобы им было что есть, хотя иногда и не было ничего. Он не помнил, какая у матери была работа, хотя какое-то время она, кажется, была танцовщицей. Они много переезжали с места на место: из Французского Сомали — в Эфиопию, сначала в Аддис-Абебу, потом в Массауа. Дважды или трижды они ездили из Джибути в Аддис-Абебу.

Сначала они жили среди французов, но достаточно скромно. Потом, совсем обеднев, они уже не знали другого дома, кроме туземных кварталов. А затем, когда Анри Дювалю было шесть лет, мать его умерла.

О времени после смерти матери у него снова остались лишь смутные воспоминания. Какое-то время — трудно сказать, как долго, — он жил на улицах, просил подаяние и спал в какой-нибудь дыре или закоулке, где удавалось найти место. Он никогда не ходил к властям — ему не приходило это в голову, так как те люди, с которыми он общался, полицию считали недругом, а врагом.

Затем пожилой сомалиец, живший один в хибаре туземного квартала, взял его к себе и дал ему приют. Длилось это пять лет, а потом старик по какой-то причине уехал и Анри Дюваль снова остался один.

На этот раз он перебрался из Эфиопии в Британское Сомали, работал, где только мог, и в течение четырех лет был и помощником пастуха, и пас коз, и был мальчиком на побегушках на корабле, зарабатывая на скудное существование — редко больше, чем на хлеб и на кров.

Тогда — да и потом — пересекать границы государств было просто. Столь много семей с детьми переезжали с места на место, что чиновники на границе редко обращали внимание на детей. В такие минуты он просто присоединялся к какой-нибудь семье и проходил сквозь кордон. Со временем он научился ловко это проделывать. Даже когда он уже стал юношей, маленький рост позволял ему это. Только в двадцать лет его впервые остановили, когда он переходил границу, отработав с арабами-кочевниками, и не дали вернуться во Французское Сомали.

Тогда Анри Дюваль понял две истины. Во-первых, дни, когда он проходил через границы с группами детей, кончились. Во-вторых, вход во Французское Сомали, которое он считал родиной, был для него закрыт. Он подозревал, что первое может случиться; но второе явилось для него шоком.

Судьбе было угодно, чтобы он познакомился с одним из основных правил современного общества: без документов — важных бумаг, самым малым из которых является свидетельство о рождении, человек — ничто, он официально не существует и не принадлежит ни к одной территории, на какие разделена наша Земля.

Если ученым мужчинам и женщинам порой бывает трудно с этим согласиться, то Анри Дюваля, который ничему не учился и жил в детстве как нелюбимый зверек, — это просто сразило. Арабы-кочевники пошли дальше, оставив Дюваля в Эфиопии, где, как он теперь знал, он тоже не имел права находиться, и он провел день и ночь в укрытии возле пункта пересечения границы Хадсле-Губо…