В высших сферах

Стюарт Каустон набивал трубку, наверное, в десятый раз. Перро, оставшись без сигар, курил сигареты Дугласа Мартенинга. Артур Лексингтон, не куривший, как и премьер-министр, открыл было позади них окно, а потом закрыл, боясь сквозняка. Над овальным столом висела завеса дыма и, как дым, чувство нереальности. Происходившее казалось немыслимым, это не могло быть правдой. И однако, Джеймс Хоуден чувствовал, что реальность медленно берет свое и окружающие постепенно убеждаются — как убедился и он, — что иного быть не может.

Лексингтон был на его стороне: для министра по внешним сношениям это не стало новостью. Каустон колебался. Эдриан Несбитсон по большей части молчал, но со стариком можно не считаться. Дуглас Мартенинг сначала был явно в шоке, но в конце-то концов он чиновник и, когда придет время, поступит так, как ему скажут. Оставался Люсьен Перро — следовало ожидать, что тот будет против, но пока что он молчал.

— Господин премьер-министр, будет несколько проблем с конституцией, — сказал клерк Тайного совета. В голосе его звучало неодобрение, но мягкое, как если бы он возражал против какого-то мелкого нарушения процедуры.

— Ну так мы их разрешим, — категорически заявил Хоуден. — Я, например, не предлагаю смириться с уничтожением, потому что по правилам некоторые пути закрыты для нас.

— Квебек, — произнес Каустон. — Нам никогда не увлечь за собой Квебек.

Момент настал.

Джеймс Хоуден спокойно произнес:

— Признаюсь, эта мысль мне уже приходила.

Глаза остальных медленно передвинулись на Люсьена Перро — Перро-избранника, божество и глашатая французской Канады. Подобно другим до него — Лорье, Лапуэнту, Сен-Лорану, — он на последних двух выборах силой Квебека поддержал правительство Хоудена. А за спиной Перро были триста лет истории — Новая Франция, Шамплейн, королевское правительство Людовика XIV, завоевание Англией… и ненависть французских канадцев к своим завоевателям. Ненависть со временем прошла, а вот недоверие — с обеих сторон — так и не исчезло. Дважды на протяжении двадцатого века Канада участвовала в войнах, и последовавшие за ними споры раздирали страну. Компромиссы и участие посредников обеспечили стране ненадежное единство. А теперь…

— Похоже, мне можно ничего не говорить, — угрюмо произнес Перро. — Вы, мои коллеги, словно подслушали мои мысли.

— Трудно не обращать внимания на факты, — сказал Каус-тон. — Или на историю.

— Значит, на историю, — тихо произнес Перро и вдруг изо всей силы стукнул по столу рукой. Стол зашатался. А голос Перро гневно загремел. — Вам что, никто не говорил, что история не стоит на месте, что мышление прогрессирует и меняется, что разделы — это не навечно? Или вы спали — спали, пока лучшие умы становились более зрелыми?

Атмосфера в зале мгновенно изменилась. Слова Перро прозвучали как внезапный удар грома.

— Какими вы нас считаете — нас, квебекцев? — ярился Перро. — Вечными крестьянами, дураками, неучами? Или мы ничего не знаем — этакие слепцы, не ведающие, что мир меняется? Нет, друзья мои, мы разумнее вас и меньше погружены в прошлое. Если мы должны на это пойти, то с болью пойдем. Ведь боль — не внове для французской Канады, как и реализм.

— Ну, — тихо произнес Стюарт Каустон, — никогда не знаешь, в какую сторону прыгнет кошка.

Это было как раз то, что нужно. И напряжение, словно по мановению волшебной палочки, растаяло во взрыве смеха. Зацарапали по полу стулья. Перро, заливаясь от смеха слезами, обхватил за плечи Каустона. «Странный мы народ, — подумал Хоуден. — Непредсказуемая смесь посредственности и гениальности и время от времени — вспышки благородства».

— Возможно, это будет моим концом. — Люсьен Перро передернул плечами в чисто галльской манере проявлять безразличие. — Но я поддержу премьер-министра и, возможно, сумею убедить остальных.

Это был шедевр сдержанности, и Хоуден ощутил, как в нем нарастает чувство благодарности.

Эдриен Несбитсон был единственным, кто молчал во время обмена последними высказываниями. А теперь на редкость сильным голосом министр обороны объявил:

— Если вы на это идете, тогда зачем останавливаться на полумерах? Почему не продаться целиком Соединенным Штатам?

Пять голов одновременно повернулись к нему.

А пожилой министр, покраснев, упорно гнул свое:

— Я считаю, что нам следует сохранять свою независимость любой ценой.

— Несомненно, до той минуты, когда нам придется отражать ядерное вторжение, — ледяным тоном произнес Джеймс Хоуден. После выступления Перро слова Несбитсона прозвучали как неприятный ледяной душ. Сдержав гнев, Хоуден добавил: — Или у министра обороны есть такая возможность действий, о какой мы еще не слышали.

А сам с горечью подумал, что это один из образчиков слепой тупости, с какой ему придется столкнуться в предстоящие недели. И он представил себе других несбитсонов, которые еще появятся перед ним: картонных вояк со старыми выцветшими знаменами — этакая кавалькада, слепо марширующая в забытье. Какая ирония, подумал он, что ему приходится тратить свой интеллект, убеждая идиотов вроде Несбитсона в необходимости спасать себя!