В высших сферах

Дом и снаружи и внутри свидетельствовал о богатстве и состоятельности его владельцев. Шэрон и Алан находились в большом открытом холле со стенами, оклеенными панелями из льняного полотна, с потолком в стиле ренессанс и блестящим дубовым паркетом. В массивном тюдоровском камине, окаймленном волнистыми пилястрами, ярко горели большие поленья, а недалеко от камина, на елизаветинском длинном столе, стоял букет красных и желтых роз. На цветастом керманском ковре напротив дивана находилось солидное йоркширское кресло, а в дальней стороне холла окна эркера обрамляли вышитые занавески из тонкой шерсти.

— Дедушка вчера вечером вернулся из Оттавы, — сказала, подойдя к Алану, Шэрон, — и за завтраком упомянул, что ему нужен молодой Аве Линкольн. Я вспомнила, что знала некоего Алана Мейтленда, который собирался стать адвокатом и был полон идеалов… кстати, ты по-прежнему придерживаешься их?

— Полагаю, что да, — смутился Алан. Он подумал, что, должно быть, наболтал девушке такого, о чем и не помнит. — Во всяком случае, спасибо, что не забыла обо мне. — В доме было жарко, а воротник крахмальной белой рубашки, которую он надел со своим единственным приличным темным костюмом, жутко сдавливал шею.

— Пошли в гостиную, — предложила Шэрон. — Дедушка скоро подойдет.

Алан прошел следом за ней через холл. Она открыла дверь, и в помещение хлынуло солнце.

Комната, куда они вошли, была просторнее холла, но света оказалось больше. Она была обставлена чиппендейловской и шератонской мебелью, на полулежали тонкие персидские ковры, стены обтянуты Дамаском и украшены позолоченными канделябрами с хрустальными подвесками. На стенах висело несколько оригиналов — картины Дега, Сезанна и Лорена Хэрриса. В одном из углов, рядом с роялем фирмы «Стейнвей», стояла большая украшенная елка. Окна в свинцовых переплетах сейчас были закрыты, они выходили на выложенную каменными плитами террасу.

— Дедушка, насколько я понимаю, это сенатор Деверо, — сказал Алан.

— О да, я не подумала, что ты можешь этого не знать. — Шэрон жестом указала Алану на чиппендейловский диванчик и села напротив. — Видишь ли, мои родители разведены. Папа живет теперь в Европе — в основном в Швейцарии, а мама снова вышла замуж и уехала в Аргентину, так что я обитаю тут. — Она произнесла все это просто, без малейшей горечи.

— Так-так-так! Значит, это и есть тот молодой человек. — Громкий голос прозвучал из дверей — там стоял сенатор Деверо, тщательно причесанный, в безупречно отутюженной визитке. На лацкане у него была маленькая розочка. Входя, он потирал руки.

Шэрон представила их друг другу.

— Прошу извинения, мистер Мейтленд, — любезно произнес сенатор, — за то, что заставил вас приехать сюда в Рождество. Надеюсь, я ничего не нарушил в вашей жизни.

— Нет, сэр, — сказал Алан.

— Отлично. В таком случае, прежде чем перейти к делу, не выпьете ли с нами хереса?

— Благодарю.

На столике красного дерева стояли рюмки и хрустальный графин. Шэрон стала разливать херес, а Алан произнес:

— У вас красивый дом, сенатор.

— Я рад, что вы так считаете, мой мальчик. — Старику, казалось, это действительно понравилось. — Всю жизнь мне доставляло удовольствие окружать себя изысканными вещами.

— У дедушки репутация коллекционера, — сказала Шэрон и подала им рюмки. — Единственная беда — иногда кажется, что живешь в музее.

— Молодежь насмехается над антиквариатом или делает вид, что насмехается. — Сенатор Деверо снисходительно улыбнулся внучке. — Но я возлагаю надежду на Шэрон. Мы с ней вместе обставляли эту комнату.

— И результат впечатляет, — сказал Алан.

— Готов поверить, что это так. — Сенатор любовно обвел глазами комнату. — У нас тут есть несколько совершенно особых вещей. Вот это, например, великолепный образец времен династии Тан. — И он осторожно провел пальцами по изумительной приятно окрашенной глиняной лошади с всадником. Она стояла отдельно на табурете с мраморной доской. — Двадцать шесть сотен лет назад она была создана искусным мастером во времена цивилизации, пожалуй, более просвещенной, чем наша сегодняшняя.

— Она действительно прекрасна, — сказал Алан, подумав: «В одной этой комнате — целое состояние». Он невольно сравнил это жилище с похожим на коробку двухкомнатным домиком Тома Льюиса, где был накануне вечером.

— Но перейдем к делу. — Сенатор заговорил быстро, деловито. Все трое сели. — Как я уже сказал, прошу прощения, мой мальчик, за то, что так неожиданно вызвал вас. Однако возникло одно дело, которое озаботило меня и которое, по-моему, не терпит отлагательства. — Сенатор пояснил, что его заинтересовала судьба пароходного безбилетника Анри Дюваля, «…этого несчастного молодого человека без дома и без родины, который стоит у наших ворот и умоляет во имя человеколюбия пустить его».

— Да, — сказал Алан, — я читал об этом вчера вечером. И помнится, подумал, что тут немногим можно помочь.

Шэрон, внимательно слушавшая, спросила:

— А почему?

— Главным образом, — ответил Алан, — потому, что в канадском Акте об иммиграции совершенно определенно сказано, кто может поселиться в Канаде, а кто нет.