В высших сферах

Он уже, конечно, получил от высших чиновников подробное описание ссоры в Доме Правительства, но воздержался от упоминания об этом.

— Одной из причин его неудовольствия, — сказал Харви, — была эта история в Ванкувере. Похоже, есть люди, которым не нравится то, что мы следуем правилам.

Зам громко вздохнул. Он уже привык к отступлениям и уверткам по законам об иммиграции, когда это делалось в политических целях. Но последовавшие слова министра удивили его.

— Я заявил премьер-министру, что мы не отступим, — сказал Уоррендер. — Либо так, либо мы пересмотрим Акт об иммиграции и будем делать все по чести.

Зам осторожно осведомился:

— А мистер Хоуден…

— Нам предоставлена свобода, — коротко ответил Уоррендер. — Я согласился пересмотреть дело, но принимать решение мы будем сами.

— Это очень хорошая новость.

Хесс положил принесенную им папку, и оба опустились в кресла напротив друг друга. Не впервые толстяк зам подумал о том, какие отношения существуют между его министром и достопочтенным Джеймсом Макколлумом Хоуденом. Они явно были какие-то особые, поскольку Харви Уоррендер всегда, казалось, имел необычную свободу действий по сравнению с другими членами кабинета. Это обстоятельство, однако, не стоило оспаривать, к тому же оно позволяло заму проводить в жизнь собственную политику. Люди сторонние, по мнению Клода Хесса, иногда считали, что политика является единственной прерогативой их избранников. Но процесс управления в значительной на удивление степени состоял в том, что избранники народа превращали в законы идеи элитарного корпуса заместителей министров.

Поджав губы, Хесс задумчиво произнес:

— Надеюсь, вы это несерьезно насчет пересмотра Акта об иммиграции, господин министр. В общем и целом это хороший закон.

— Естественно, что вы так думаете, — отрезал Уоррендер. — Ведь вы же его писали.

— Ну, не могу не признать наличия некоторой нежности родителя…

— Я не разделяю всех ваших идей о народонаселении, — сказал Харви Уоррендер. — Вам ведь это известно, верно?

Заместитель улыбнулся:

— За время нашего сосуществования я кое-что узнал. Но, если позволите, вы одновременно и реалист.

— Если вы имеете в виду, что я не хочу, чтобы Канаду заполонили китайцы и негры, то вы правы, — сухо произнес Уоррендер. И, растягивая слова, продолжил: — И тем не менее я иногда задаюсь вопросом. Вот мы сидим на четырех миллионах квадратных миль богатейшей территории, у нас низкая плотность населения, мы недостаточно экономически развиты, а в мире столько народа ищет прибежища, нового дома…

— Мы не решим своих проблем, — приняв строгий вид, произнес Хесс, — если широко распахнем двери всем желающим.

— Мы, возможно, нет, а как насчет остального мира — ведь снова могут начаться войны, если где-то не найдется выхода для растущего населения?

— Я считаю, мы слишком дорого заплатили бы за то, чего может и не произойти. — Клод Хесс положил ногу на ногу, поправив складку на своих безупречно сшитых брюках. — Я придерживаюсь той точки зрения, господин министр — и вы, конечно, об этом знаете, — что влияние Канады в мире в том виде, как она есть, при нынешнем балансе населения, будет куда большим, чем если мы позволим менее желательным элементам затопить нас.

— Иными словами, — мягко произнес Харви Уоррендер, — давайте держаться привилегий, с которыми нам повезло родиться.

Заместитель слабо улыбнулся:

— Как я сказал минуту назад, мы оба — реалисты.

— Что ж, возможно, вы правы. — Харви Уоррендер побарабанил пальцами по столу. — Есть несколько вещей, по поводу которых я так и не пришел ни к какому выводу, и эта — одна из них. Но в одном я убежден: народ нашей страны отвечает за законы об иммиграции, и он должен это понимать, а пока мы прибегаем к уловкам и колеблемся, он никогда не поймет. Поэтому, пока я сижу в своем кресле, мы будет выполнять закон как положено — что бы он ни гласил.

— Браво! — Толстяк заместитель тихо произнес это слово. Он улыбался.

Воцарилась тишина, и глаза Харви Уоррендера переместились на что-то над головой заместителя. Хесс знал, на что смотрел министр — там был писанный маслом портрет молодого человека в форме Королевской канадской авиации. Он был написан с фотографии после гибели в бою сына Харви Уоррендера. Бывая в этой комнате, Клод Хесс много раз видел, как взгляд отца переходил на этот портрет, и они иной раз даже говорили об этом.

И сейчас Уоррендер сказал, словно поняв, что собеседник заметил:

— Я, знаете ли, часто думаю о сыне.

Хесс медленно кивнул. Это не было переходом на другую тему, и он иногда оставлял слова шефа без внимания. А сегодня он решил высказаться.

— У меня никогда не было сына, — сказал Хесс. — Только дочки. У меня с ними добрые отношения, но я всегда думал, что между отцом и сыном должно быть что-то особенное.