В Заболотье светает

А они сидели за столом друг против друга и опрокидывали стакан за стаканом. Копейка сдал первым: его развезло, и он заговорил начистоту. Спьяна ему казалось, что он только намекает, но от этих намеков Михась не спал в ту ночь до утра, и встав раньше Копейки, сидел курил и думал.

А подумать было о чем. Зять знал, сколько водки выпил с Копейкой Микола, и все зря. А тут этот же самый Копейка за один раз выложил перед ним - "намеками" - такое... Есть, мол, люди, которые "не спят и сейчас". Их еще маловато, но скоро будет больше. И Рымша уже здесь. Ему известно, что у вас тут делается и кто чем дышит, потому что это не кто-нибудь чужой, а свой человек, здешний, и от него ничего не укроется. Может, он даже из вашей, а может, из соседней деревни - это неважно. Важно другое: откуда он здесь появился и кто его послал. И кто хочет, тот и сегодня может жить так, чтобы завтра ему сказали спасибо...

Валя рассказала потом, что несколько раз повторялось имя молодого Носика. Один раз Копейка обмолвился даже и о Гришке Бобруке... Михась не мог этого припомнить и винил в том чарку.

Теперь, наутро после попойки, он молча дымил самосадом и все думал о том, что, если бы вчера он был чуть-чуть трезвее, если б у него ума побольше, можно было бы выпытать у Копейки еще кое-что.

После завтрака, когда Валя, взяв Верочку с собой, ушла с куделью на соседний хутор, Михась начал атаку.

- Ты научи меня, Сергей, что мне делать, - заговорил он с таким чистосердечным видом, какой только мог принять.

Копейка раздумывал недолго.

- Ты парень ходовой, - прогудел он, по своей привычке и сейчас глядя исподлобья. - Тебе стоит захотеть - много мог бы сделать.

- Почему ж ты думаешь, что я не хочу? Меня, брат, только научи...

Тогда Копейка начал яснее намекать на то, что везде по деревне есть "чересчур горячие хлопцы", актив, которых приходится "охолаживать". "Кое-где наши их уже охолаживают, ты сам, верно, слышал..."

Михась встал и, как бы между прочим, начал осматривать один из своих костылей. Он взял его за нижний, окованный конец и тем же кротким тоном спросил:

- Так ты мне, может, предложишь гранату бросить в кого-нибудь из них? Может, в Шарейку, а может, лучше в шурина моего, Василя?..

Копейка понял все, хотел вскочить. Но не успел. По кепке его гвозданул, словно цеп, увесистый солдатский костыль. Копейка прикрыл рукою лицо и, сгорбившись, метнулся к двери. Но на бегу он еще дважды или трижды успел почувствовать на собственной спине, что не с тем завел разговор!..

Через час Михась был у нас с заявлением. А под вечер в хате у него сидел младший лейтенант Филиппов.

- Знаешь, Миша, - сказал он, выслушав все, - не был бы я с тобой вместе в партизанах, не знал бы я тебя, - ей-богу же, хоть к ответственности привлекай... Ну что тебе было сказать хоть Василию? Ну что тебе было еще хоть день похороводиться с Копейкой?.. А теперь нам опять - ищи ветра в поле... Эх ты!..

А "ветер в поле" вернулся к хутору за рекой на рассвете.

17

- "Не было бы у нас пана Рымши, был бы черт инший". Так, кажется, говорили когда-то?.. Ты начинай с Бобрука. Он не сдавал поставок. За это мы его и судили. А кто такой Рымша - сынок ли Бобрука или сынок Рыбалтовича, этим займутся другие. Кому ты уже рассказал об этом? Миколе? Ну, ему можно, а больше пока подожди.

Павел Иванович Концевой, которому я сообщил все, что рассказал мне Михась, в заключение нашей беседы еще раз повторяет:

- Все, брат, в наших руках. Не надо горячиться. Спокойно, напористо, планово. Возьмем.

Я вспоминаю это сейчас, когда мы идем по деревне в ту сторону, где на пригорке, в самом конце Заболотья, стоит Бобруково гнездо.

Нас много. Рядом со мной работник райфо и комсомолец Володька Цитович с ломиком на плече.

- А может, и клуб он поджег, и записку ту на дверь прилепил? спрашивает Володька. - Василь Петрович, он?

- Может быть, - говорю я, и мне становится смешно: не Бобруку заниматься такими штуками: тяжел бобер и на ногу не скор...

Подходя к забору усадьбы Шпека, Шарейка вдруг кричит:

- Эй! Погоди!

И правда, прятаться поздно. Шпек поворачивает от хлева назад. Мягко ступая валенками в калошах, шляхтич быстро идет к воротам и еще на ходу, издалека, по своему обыкновению улыбается:

- День добрый! Куда ж это вы всем колхозом?

- Ну, как сегодня твои почки? - в свою очередь спрашивает Шарейка.

- Хе-хе-хе, ты, бригадир, всегда что-нибудь такое скажешь!.. И правда, куда вы?

- Бобрука раскулачивать. Пошли. Ты ведь, кажется, давно хотел за него взяться.

Шпек опять хихикает, и по его лицу не узнать, что он думает.

- Я только топор возьму, бригадир, - говорит он, - я вас догоню, товарищи...

Вот и он, тот самый высокий забор, те самые крепкие ворота!.. Во время войны Заболотье сгорело, почти вся деревня, кроме хуторов. А Бобрукова хата - хоть и в деревне, да с краю - не занялась... Щеколда калитки довольно высоко от земли. Я вспоминаю, стоя возле нее, как было мне когда-то семь лет, и я, маленький батрачок с потрескавшимися черными ногами, никак не мог достать с земли до этой щеколды...