«В заговоре против пустоты и небытия». Неотрадиционализм в русской литературе XX века

Концепция постреализма, основательно разработанная Лейдерманом и Липовецким в последующих трудах[5], стала одной из первых попыток описания и анализа «срединной» линии в отечественном литературном процессе XX столетия, творчески синтезирующей важнейшие достижения «классической» и авангардной линий, но при этом равно альтернативной как консервативному нормативизму, так и безответственному экспериментаторству. Термин «постреализм» естественным образом побуждал к сопоставлениям не только с классическим реализмом, но и с концепцией так называемого неореализма, предложенной в 1920-е годы Е. Замятиным, а в 70—90-е – подхваченной и развитой В.А. Келдышем, Т.Т. Давыдовой и другими учеными. Причем идею о неореализме можно считать хронологически едва ли не самым ранним проектом примирения традиционно-классических ценностей и формально-технических открытий модернистского искусства. Однако, несмотря на несомненную научную плодотворность названных концепций, они обладают одной общей чертой, в известной мере ограничивающей горизонт их применения. Во-первых, и неореализм и постреализм – в качестве определенных теоретических моделей – сориентированы на тесную и приоритетную связь с литературным направлением, достигшим своего высшего расцвета в XIX столетии и канонизированным идеологами советского периода. Во-вторых, привязка обеих доктрин к реализму (как методу письма) естественным образом предполагала усиленное внимание к сферам поэтики и художественности, к проблемам стиля, оттесняя на второй план вопрос о философско-эстетических и, в частности, аксиологических мотивациях творчества[6].

Интересно, что в начале 90-х, почти в одно время с провозглашением постреализма, возникает еще одна научная гипотеза, касающаяся новых форм взаимодействия с традицией в неклассической словесности. Ее автор, В.И. Тюпа[7], переносит ключевые исследовательские акценты из области поэтики в область менталитетной компаративистики, неориторики и дискурсологии. В качестве обозначения особого – ответственно-свободного, диалогического и сознательно-конвергентного – типа творческой ориентации ученый предлагает термин «неотрадиционализм»[8]. Известное преимущество данного концепта (с позиции интересующей нас проблематики) состоит в том, что он открывает простор для постановки важных вопросов об исторических метаморфозах творческого сознания в его соотнесенности с коммуникативными стратегиями общения, но вне жесткой привязки к определенным типам поэтики и мировоззрения[9]. Тем самым в значительной мере актуализируется междисциплинарный потенциал исследовательского поиска. Впоследствии этот концепт, получивший на исходе 90-х более углубленную разработку в очерках В. Тюпы о постсимволизме[10], был взят на вооружение целым рядом ученых[11] и даже попал в понятийный тезаурус академических учебников[12]. Однако на данный момент гипотеза о новом традиционализме так и не приобрела завершенных очертаний целостной научной теории.

Настоящая монография ставит перед собой задачу внести посильный вклад в разработку такой теории. Осмысливая неотрадиционализм в качестве неклассической модификации традиционального сознания, мы решительно дистанцируемся от расхожей трактовки всего неклассического как враждебного культурному преданию и вслед за многими видными учеными современности считаем возможным рассматривать некоторые (конвергентно[13] ориентированные, ответственно-диалогические) формы нон-классики как реализацию принципиально нового, но не менее перспективного способа освоения духовного наследия минувших эпох.

Осенью 1909 года А. Блок записал в дневнике: «Хорошим художником я признаю лишь того, кто из данного хаоса… творит космос»[14] (позднее эта мысль будет развита в его докладе «О назначении поэта»). На рубеже столетий, в результате окончательного крушения прежней, «морально-риторической» (А.В. Михайлов) картины мира, бытие снова предстало в облике устрашающего Хаоса. И в этих условиях одни предпочли «упоение гибелью», другие попытались «не заметить» никаких метаморфоз и продолжать мыслить в докризисных категориях, третьи вознамерились обезвредить и подчинить Хаос посредством новых нормативистских доктрин[15], а кто-то, признавая очевидность необратимого «тектонического» сдвига в культурном сознании, продолжал верить в божественную гармонию миропорядка и… «творить космос»? Или, может быть, прозревать его в реальности как некую изначальную и неуничтожимую сущность бытия?