В Замок

— Он на меня смотрел, — упрямо повторил кучер и, еще больше осмелев, продолжал: — Все время смотрел. Я подпер тяжелую створку ворот и задним ходом въехал в конюшню, поставил сани на место, распряг лошадей, потом подвел их к яслям. Ни разу я не посмотрел на этого господина! Не было уже надежды, что мы куда-то поедем, а этот господин, между прочим, очень даже хорошо заметил, что я был в расстройстве. Хотите знать, что я думаю? Так я вам скажу: я только вид делал, будто ничего не замечаю и просто занимаюсь своей тяжелой работой. А по правде сказать, я так вел себя, чтобы, ни слова не говоря, своим поведением дать понять господину землемеру — его-то поведение против всяких правил. Но господин землемер предпочли притвориться непонятливыми, как будто все им невдомек было.

— Я притворился непонятливым?

— А то как же! — воскликнула Гардена, вдруг, откуда ни возьмись, выросшая рядом с ними. — Не иначе, по злобе, да чтоб довести нас до полного отчаяния! — Однако в ее словах уже не было упрека, они прозвучали скорей грустно, Гардена, казалось, уже смирилась с тем, что все усилия не приводят, да, видно, никогда и не приведут к какому-то результату.

К. стоял, не двигаясь с места, и поверх головы кучера смотрел на пустое пространство впереди. Ему показалось, что сегодня эту площадку покрывает не такой глубокий снег, как в тот день, о котором они говорили, да, он был в этом уверен, сегодня всюду на земле лежала мешанина из растаявшего снега и мокрой земли.

— Чего все вы от меня хотите? — спросил он, обращаясь скорей к себе, чем к стоявшим вокруг людям, и в ту же минуту ему показалось, что когда-то раньше он уже произносил именно эти слова, когда-то давно, в самом начале, вскоре после своего прибытия в Деревню, в конце тяжкого пути, да, несомненно, тяжкого, иначе ничем нельзя было объяснить его предельную усталость в течение нескольких последующих дней, о которой ему напомнила Фрида, о которой говорил и Варнава, вот только сам он ничего такого не помнил. Он твердо знал лишь одно: однажды он сюда прибыл, откуда — неизвестно. Все остальное странным образом терялось во тьме, вызывавшей в нем бесконечное любопытство. А вдруг окажется правдой то, что эти люди так настойчиво старались объяснить ему, желая направить на верную дорогу, ведь именно в этом его постоянно уверяла Гардена, хозяйка, и только его собственное непостижимое упрямство мешало ему понять этих людей. Как бы то ни было, вся Деревня сбежалась, чтобы пристыдить его, упрямо не желавшего что-то вспомнить. И в эту минуту в его памяти всплыла картина, кажется, из прошлой жизни, смутно вспомнилось: да, когда-то он, К., действительно где-то стоял и смотрел, как кто-то другой распрягал и отводил в стойло лошадей, молча делал свое дело и ни разу даже не бросил взгляда в его сторону, это происходило глубокой зимой, все вокруг оцепенело от холода. К. обвел взглядом лица людей, казавшиеся такими знакомыми и в то же время остававшиеся чужими. И, глядя на них, он подумал, что в эту минуту он неким таинственным образом постигает сущность каждого из этих людей и вспоминает все, что говорили эти люди, словно текст, прочитанный когда-то давно в книге. Фрида. Разве когда-то она не приносила ему книги, или их приносил кто-то другой? А о какой Фриде он думает сейчас, мысленно произнося: «Фрида»? Об этой Фриде, которая минуту назад вышла из тени от дома и с безучастным видом встала чуть в стороне, рядом с деревенскими, но и не присоединившись к ним, как будто она не была своей среди них, жителей этой Деревни, и не была своей в этой жизни? Или он думает о той Фриде, которую помнит лишь смутно, подобно тому как вспоминается персонаж из романа, безусловно живой в известном смысле, но, что столь же несомненно, в реальной жизни не существующий…