В Замок

— Тогда всякого, кто спокойно спит, надо считать мертвым. — К. встал и широким ровным шагом начал ходить взад и вперед, от стены к стене, от двери к окнам на противоположной стороне и обратно, — казалось, он решил измерить шагами комнату. — А это не было их желанием? Чтобы я и правда умер? — вдруг спросил он. — Землемер, который всем в тягость, всем доставляет хлопоты, наконец умер — и нет проблем! Никто не спросит, куда подевался странный парень, никто не призовет деревенских к ответу. Недели, несколько недель я провел в Деревне, и никто ничего не знает! — К. охватил гнев. — Все твердят: К., брошенный Фридой, тайком, никому ни слова не сказав, покинул Деревню, а он, то есть другой К., в это время неизвестно как прибыл сюда. Однако это лишь смещает загадку во времени, но не дает решения. Итак, в Деревне появляется посторонний человек, чужак, он устал до изнеможения, может быть, болен, а люди равнодушно оставляют его подыхать в грязном углу, развлекаются, наблюдая за ним, и недовольство испытывают лишь оттого, что он не умер, и еще, может быть, недоумевают, почему из Замка не пришли соответствующие инструкции о том, как надлежит поступить. Я вот что подозреваю: деревенским предоставили на свой страх и риск принимать решение, то ли похоронить К., то ли бросить труп на свалку возле живодерни.

— Нет, — сказала Фрида. Она встала, чтобы подбросить дров в печку, и похлопала себя руками по плечам. Ей было холодно, холод был внутри, в ней самой, так показалось К., сам он, вообще очень чувствительный к холоду, сейчас не мерз. Конечно, помещение с высокими потолками было нелегко натопить, но от печки шло приятное тепло, и дров было достаточно.

Словно прочитав его мысли, Фрида сказала:

— Дров достаточно, — и сунула в печку полено. Потом она снова уселась на полу и потерла озябшие руки. Лишь теперь К. заметил, какая глубокая тишина наполняла все пространство. Слышалось лишь слабое потрескивание огня и его собственное дыхание, но не дыхание Фриды. Всякое слово будет лишним, подумал К., лишним, как в те заполненные молчанием вечера, что укрывались разговорами, точно маской, давние вечера в том месте, которое кто-то другой называл его домом. Свистящий шепот и невнятное бормотание тех далеких вечеров, пронизанных то выкрикиваемыми, то безмолвными упреками, целью которых была окончательное, на все времена, отторжение К.

— Фрида, — сказал он, — Фрида... Я должен узнать, что там наверху, хотя речь вовсе не об этом Замке. Один раз, один-единственный раз кто-то должен мне ответить.

Она молча подняла на него пустые глаза с покрасневшими от усталости веками.

— Лучше бы ты перестал задавать свои вопросы, — наконец сказала она, — и сосредоточился на тех пунктах, которые упомянуты в протоколе Замка. Все, что нам надо знать, указано Замком, а все прочее, каким бы важным это тебе ни казалось, не имеет значения. А что касается ответов, ты сам должен их дать. Ответы — в твоих воспоминаниях.

— Да, — ответил К. — Пожалуй, это правильно: никаких вопросов, никаких ответов, жизнь течет равномерным потоком, как время. Она себе течет и течет, и все в порядке, пока течение не остановится. Я бы с великой радостью перестал задавать вопросы и делал бы то, что от меня требуют, будь я уверен лишь в одном-единственном.

— В чем же?

— Что все происходило в действительности, что все, о чем в Деревне говорят без умолку, было правдой. Мне мало слов и деклараций, я должен убедиться: то, что считают существующим, действительно, реально существует.

Фрида переменила положение, стараясь устроиться так, чтобы можно было долгое время сидеть не шевелясь, поджала ноги и расправила юбку на коленях, из-под нее были видны только ее щиколотки и носки туфель.

— Во всем, что ты говоришь, отзывается твоя досада на Деревню. За что же ты на нас сердишься? — Фрида задумчиво теребила цепочку на своей шее, до сих пор К. ни разу не видел на ней этого украшения. Он попытался незаметно разглядеть подвеску в виде медальона, но пальцы Фриды, перебиравшие цепочку, мешали, то ли случайно, то ли намеренно. Возможно, подарок Иеремии или — как знать? — Кламма. — За что ты держишь зло на Деревню? — снова спросила Фрида, однако, по-видимому, не ожидала ответа.

К. по-прежнему пытался разглядеть медальон.

— За то, что Деревня позволяет себя морочить, а это значит, что и сама она косвенным образом совершает обман.

— Обман? — в испуге подавшись вперед, Фрида выпустила медальон, тот закачался на цепочке, и К. разглядел на портрете в медальоне женское лицо. — Кто же обманывает Деревню? Уж не думаешь ли ты, что ее обманывает Замок? — Фрида снова сделала движение, которое К. подметил еще утром, — прижала ко рту ладони, как будто даже возглас, подтверждавший то, что она услышала слова К., уже был проступком.

— Фрида! — К. наклонился, отвел ее руку от рта, взял и другую руку, но Фрида была вне себя от страха и все сильнее и сильнее качала головой, как будто кто-то тряс ее за плечи. Она тяжело дышала и вдруг закатила глаза, К. испугался — вдруг с ней случится приступ удушья — так сильно она задыхалась.