В западне

— Шери! — воскликнула Мэри, делая шаг к дочери. — Ты что, не видишь? Этот негодяй снова хочет обмануть тебя! Ему нужны деньги, и он поклянется тебе в чем угодно, чтобы их получить. Не будь слепой! Где твоя женская гордость? Она почти кричала. — Пойдем отсюда, дочка, поедем со мной в Нью-Йорк. Или давай отправимся на курорт, например на Мальорку, сейчас там бархатный сезон! Ты отдохнешь, опомнишься и забудешь этого человека…

Губы Шери скривились в усмешке.

— Не мешай мне, мама. Прошу тебя.

Она смотрела в глаза Парису, не отрываясь.

— Я жду. Ответь же мне.

— Да, — просто сказал он. — Да, я люблю тебя, сердце мое. И всегда буду любить. Ты стала частью меня, и ничто этого не изменит. Сейчас я больше всего хотел бы пасть перед тобой на колени и молить о прощении. Но это вряд ли поможет, потому что, даже если простишь меня, всю оставшуюся жизнь ты будешь смотреть на меня и думать: а вдруг моя мать была права? Поэтому нам, похоже, никогда не быть вместе, и мне безумно больно от этого…

— Вам никогда не быть вместе в любом случае, — резко перебил его Норман. — Говорю тебе при свидетелях, что, если моя внучка посмеет простить тебя, если удостоит хотя бы еще одним взглядом, я лишу ее наследства. Все мои миллионы пойдут на благотворительность. Посмотрим, как ей это понравится и как долго продлится ваша любовь, когда вы оба останетесь без гроша!

Мэри всплеснула руками от ужаса и схватилась за спинку стула.

Повисло долгое молчание. Было так тихо, что Шери слышала, как потрескивает пламя свечей.

Парис неожиданно взял ее руку в свои и поцеловал.

— Боже мой, ma cherie. Ты слышала, что твой дед только что сказал? Да он подарил нам свободу! Теперь мы можем быть вместе. Они забрали у нас все и оставили нам друг друга. — Голос Париса дрожал от переполняющих его чувств. Пойдем же со мной, пойдем отсюда, моя возлюбленная, моя единственная любовь. Потому что, если ты останешься с ними, они победят. Эти старые, жадные, мстительные эгоисты одержат над нами верх. И та хрупкая драгоценность, наша любовь, которую мы вырастили с таким трудом, умрет навсегда.

Он обнял ее за плечи, снова и снова удивляясь, какая же она худенькая. Уязвимая, как редкостный цветок.

— Любимая, не позволяй им победить. Оставь этих людей с их ненавистью, с их старой враждой, с их драгоценными миллионами. Я увезу тебя в новый дом, наш дом — если не во Францию, то еще куда-нибудь. Вместе нам будет хорошо где угодно. Я буду подметать улицы или жечь уголь, все равно. Но у нас с тобой будет свой дом.

Лицо Шери, странно неподвижное, словно светилось изнутри. Парис вспомнил, как увидел ее в первый раз, на балу: тогда вокруг нее словно бы образовалась зона отчуждения. Но теперь разница была в том, что они стояли в заколдованном круге вдвоем.

И тут в полной тишине прозвучали ее слова.

— Да, Парис, я согласна. Я поеду с тобой.

— Шери, — простонала мать, едва не плача. — Ты сошла с ума! Норман ведь не шутит. Он правда сделает то, что обещал. Как ты будешь жить? Я же не смогу помочь тебе!

Но Шери не слушала ее. Для нее существовал только один человек во всем мире. Тот, который сейчас обнимал ее.

— А галерея, Парис… Как же ты сможешь жить без нее?

— Теперь смогу, милая. Теперь, когда у меня есть ты, все изменилось. Но мы попробуем бороться вдвоем, если ты согласна.

Шери слегка повернулась в его объятиях, чтобы окинуть взглядом родных. Глаза ее странно блестели, губы тронула усмешка.

— Никто не отнимет у нас галерею! — заявила она звонко. — У меня есть деньги. Бабушка завещала мне свои личные сбережения, и я…

— Жалкие гроши! — презрительно бросил Норман. — Капля в море! Этого не хватит даже на то, чтобы покрыть долги твоего оборванца. Так что опомнись, пока не поздно, потому что я действительно не шучу.

— Я тоже, — отозвалась Шери с торжеством. — Завещанная сумма и в самом деле была небольшой. Но я следила за курсом акций. Помнишь, ты еще расценил это как блажь? Так вот я сделала несколько вложений за свой счет. Мне было интересно, что из этого получится, и выяснилось, что я правильно все рассчитала. Теперь у меня довольно денег, чтобы выкупить галерею… и, если будет нужно, купить под нее еще пару помещений.

— Ма cherie, — поражение прошептал Парис, беря ее лицо в ладони. — Неужели ты думаешь, что я возьму твои деньги? Ты же понимаешь, что это невозможно.

— Это не мои деньги, — возразила Шери. — Это наши деньги. На нашу жизнь. На нашу галерею. И может быть, на наших детей. И ты обязан их взять, раз уж берешь меня в жены. Ты же обещал, что мы будем бороться вместе. А у мужа и у жены все должно быть общим — и горе и радость. У нас с тобой должно быть очень много общей радости. Мы даже сможем работать вместе, ведь я искусствовед.

Парис покачал головой, все еще не в силах ответить согласием.

— Парис, ты что, не понял? Если ты сейчас откажешься, они все равно победят, только другим способом. Победит их ненависть, а не наша любовь. Разве ты позволишь этому случиться?

— Милая моя… Моя единственная… — Вот и все, что он смог выговорить.