В запредельной синеве

«Не думаю, чтобы все эти грубые подробности очень понравились дядюшке, – размышлял кабальеро Палоу. – А вот тетушке… кто знает… Она такая набожная! Даже заказала картину с изображением достопочтенной родственницы… И она ее получит, это точно… Однако если и вправду, как она обещала, я буду сопровождать ее в Рим… Это отличный предлог, чтобы оказаться в Италии… Ливорно… Пере Онофре говорит, что она живет затворницей, почти нигде не бывает… «No duda amor en cual su color sea / Blanca es el alba y Blanca es la aurora…»[82] Ему стоило большого труда срифмовать эти строчки, но теперь они уже были отправлены адресату.

«…A los quince a~nos despu'es de tomar el h'abito decidi'o que no levantar'ia m'as los ojos del suelo, a no ser para fijarlos en su Esposo Sacramentado. Su humildad era tanta que le oyeron decir que sent'ia verse amada por las religiosas y quisiera que nadie se acordase de ella ni la apreciase porque se reputaba por la criatura m'as vil y de peores inclinaciones del mundo. Menos que basura quisiera ser y que todas las criaturas me aborreciesen.!Cu'anta pena tengo, cuando veo que todos me aman! Lo que quisiera es ser aborrecida de todos y olvidada igual que mi Esposo es aborrecido y olvidado de las almas…»[83]

– Все мы должны учиться у сестры Нореты! – воскликнул судебный следователь – ему уже было невмоготу слушать жизнеописание достопочтенной, которое отец Аменгуал зачитывал то торжественно и театрально, словно во время проповеди, то голосом глухим и каким-то загробным, будто сама святая обращалась к слушателям. Так что все едва не лопнули от смеха, когда он слащаво произнес: «Menos que basura quisiera ser y que todas las criaturas me aborreciesen…»[84]

– Думаю, вы, ваше преподобие, проделали огромную работу, – подхватил хронист Анжелат. – Я полагаю, вы опубликуете свой труд и на латыни? Я бы посоветовал поступить именно так. Моя «История Майорки» увидит свет на этом восхитительном языке, которому остальные лишь пытаются подражать. А вы никогда не пробовали писать стихи на латыни, Себастья?

– Нет, по правде сказать, никогда…

– Обязательно попробуйте! Уверен, они только выиграют от этого. Ваш обожаемый Гарсиласо – я хотел сказать, ваш родственник, если не ошибаюсь, – некоторые свои творения создал на латыни… Я, например, из всех классиков предпочту латинских. Они несравненны. Вы согласны со мной, уважаемые?

– Я – безусловно, – ответил отец Аменгуал. – Они спустились к нам с Олимпа.

– Это весьма спорно, – возразил отец Феррандо, который уже довольно долго молчал, будто воды в рот набрал. – Если сравнивать их с авторами, писавшими на языках светских, народных, то конечно. Но с Библией ничто не сравнится. Что касается меня, так я одно-единственное слово, ниспосланное Богом, предпочту всем эклогам Вергилия вместе взятым.

– Библия не имеет отношения к теме нашей беседы. Право, отец Феррандо, вы хотите казаться святее самого папы римского! – сказал хронист.

– Подобная святость нам не помешала бы, – заметил судебный следователь, которому все уже порядком надоело. Тем более что эта тертулия по понедельникам нарушала его послеобеденный отдых. Если бы не куартос, то делать здесь было бы нечего. – По нынешним временам toro[85]