В зареве пожара

Ремнев разделся и присел к столу. Глаза его с грустью и ожиданием остановились на лице жены.

— Ты нисколько не изменилась, Олли, за эти три года. Такая же молодая, свежая и… хорошенькая!

— Будто бы? — кокетливо улыбнулась Ольга Михайловна.

— Как честный человек! — с жаром подтвердил Ремнев. — Ты одна из тех счастливых женщин, над которыми время не имеет власти.

Говорил он совершенно искренне, и это было вполне понятно, принимая во внимание его горячую любовь к жене.

Всякий другой на месте Ремнева, несомненно, нашёл бы на лице Ольги Михайловны следы пережитых лет. Лёгкие морщинки около глаз, скорбные складки рта, дряхлость напудренных щёк — всё это не ускользнуло бы от внимания постороннего наблюдателя.

Но любовь слепа, и Ремнев не видел ничего этого.

В общем, и сейчас, несмотря на свои тридцать лет, Ольга Михайловна могла быть названа красивой женщиной. Особенно хороши были у неё глаза: тёмно-серые, лучистые, оттенённые длинными ресницами.

— Пей же чай! Ты, вероятно, промёрз по дороге. Костюм у тебя совсем не по сезону… Здесь в номере тоже холодно.

— …Пустяки… Я привык.

— Какая у тебя ужасная квартира, серая, тёмная. Как ты можешь жить в такой норе? Должно быть, твои материальные дела совсем плохи?

— Как и всегда, — добродушно улыбнулся Ремнев. — Хотя, собственно говоря, я имею урок, хороший урок. Пятнадцать рублей в месяц…

— И это весь твой бюджет?

— Нет, отчего же, — смутился он. — Я работаю в местной газете, кое-что перевожу. Вообще жить можно… Разумеется, я мог бы зарабатывать и больше, но ведь ты знаешь, Олли, потребности мои очень ограничены и кроме того…

Ремнев запнулся и смущённо побарабанил ложечкой по стакану.

— Кроме того, что ещё? — пытливо посмотрела на мужа Ольга Михайловна.

— У меня мало времен, я занят.

— Работаешь в комитете? — понизила голос Ольга Михайловна.

Ремнев утвердительно кивнул головой.

— Впрочем, всё это пустяки, как-нибудь устроимся!

Ремнев поднял глаза и тихо спросил:

— Разве ты, Олли, решила… жить вместе со мной?

— Разумеется… Как же иначе? Нужно будет подыскать квартирку поудобнее. У меня есть немного денег — рублей полтораста. На первое время хватит. Там найду какую-нибудь работу. Мне собственно хочется поступить в университет, хотя бы вольнослушательницей. Как ты думаешь, удастся это?

— По всей вероятности. Это я разузнаю, справлюсь! — обрадовано подхватил Ремнев.

— Ты знаешь, я узнала твой адрес совершенно случайно, в Петербурге.

— Получила ли ты моё последнее письмо! Я адресовал его в Лозанну. По всей вероятности не дошло…

— Последний год я почти безвыездно жила в Женеве. Там в русской колонии есть кое-кто из твоих старых знакомых… Грибский, например. Он знает тебя ещё с Москвы.

Ремнев оживился.

— Помню, помню… Славный парнюга! Вероятно, постарел?

…В таких разговорах время прошло незаметно.

В два часа Ремнев поднялся и с сожалением заметил:

— Мне нужно идти. Через час ко мне должен зайти один человек. Важное дело.

— Вечером ты будешь свободен?

— Нет, Олли, сегодня вечером в железнодорожном клубе устраивается банкет. Я имею маленькое поручение. Если хочешь, я зайду за тобой. Познакомишься с нашей публикой. Комитет хочет предложить свою резолюцию. Зайти?

— Зайди, я буду ждать.

Они расстались…

Глава VIII. У комитетчика

Ремнев вышел из номеров в самом хорошем настроении духа. Намерение Ольги Михайловны жить с ним вместе очень обрадовало его.

Будущее рисовалось Ремневу в розовом свете.

— Ну, теперь у нас пойдёт всё хорошо, — думал он, бодро шагая по тротуару.

Несомненно, Олли сама тяготится одиночеством. Жизнь резко изменила её характер… Теперь, брат, Алексей Петрович, нужно будет поэнергичнее взяться за дело. Теперь ты не один: семья приехала…

Вернулся он домой как раз вовремя. Едва успел раздеться и закурить папиросу, как в дверь постучали.

Это был Мейчик. В руках он держал большую корзину, прикрытую холщовым мешком.

Они поздоровались.

— Принёс… Две тысячи экземпляров.

Мейчик выложил на кровать несколько пачек свежеоттиснутых листков, от которых ещё пахло типографской краской. Вид у Мейчика был утомлённый, как у человека, не спавшего всю ночь. Он присел на стул и глубоко вздохнул.

— Фу! Устал. Чертовски далеко вы живёте, Ремнев. Дорога скверная, всюду сугробы снега.

— Скоро, по всей вероятности, я переменю квартиру, — рассеяно отозвался Алексей Петрович, раскладывая принесённые листки по карманам пальто и тужурки.

— Ну, я пойду… Купили лекарство?..

— Забыл… Сегодня с утра я ходил по личному делу, и это поручение совершенно вылетело у меня из головы. Уж извините, товарищ! Случай такой вышел!

— А что такое, если не секрет?

— Нет, отчего же… Семья ко мне приехала: жена и ребёнок.

— Ах, вот как! Теперь я понимаю Вашу рассеянность.

— Сегодня же забегу в аптеку, отдам рецепт, а завтра занесу Вам лекарство.

— Дайте спички, товарищ, выкурю папироску. Боюсь, что нашему Инженеру никакое лекарство не поможет.

— Совсем плох?

— Ночью бредил… Температура отчаянная. Тает, как свеча. Не забудьте же сказать комитетским, чтобы прислали кого-нибудь ему на смену.