В Зарницах

Я повторил приказание. Зорька с каким-то не то удивлением, не то с обидой посмотрела на меня и неохотно пошла обратно. И несёт кобчика, но как несёт! Она держит его за одно перо крыла зубами, брезгливо оттопырив губы, как бы не желая ими коснуться птицы. Идёт медленным шагом, с опущенным хвостом и, не дойдя до меня шагов пять, бросает кобчика, а сама убегает в ближайший березняк.

Я кинулся за ней, кричал, свистел, звал — всё напрасно: сбежала.

Так прошло около часа.

Дождь прекратился, выглянуло солнце; при дуновении ветра крупные капли тяжело падали с листьев деревьев. Настроение у меня и у моих товарищей было подавленное: пропала Зорька.

Мы сидели у потухшего костра и обсуждали этот нелепый случай, как вдруг из кустов с шумом выскочила Зорька, держа в зубах что-то большое и непонятное. Она быстро подбежала и с какой-то особой гордостью начала бегать вокруг меня.

В зубах у неё была охотничья сетка, а в сетке — две утки и патронташ. Мы стояли как поражённые громом, вопросительно смотрели друг на друга и на Зорьку. А у меня от радости даже слёзы навернулись на глаза. Как по уговору, мы развязали рюкзаки и все трое наперебой начали угощать Зорьку.

На второй день, возвращаясь с охоты, мы сидели на станции Крутое, и каждый высказывал своё предположение о похищенной сетке.

За несколько минут до прихода поезда в помещение станции вошёл охотник. Окинув взглядом пассажиров, он, не задерживаясь, подошёл к нам.

«Ну, как поохотились?» — спрашиваем его.

«И не спрашивайте! — отвечает охотник. — Такая глупость приключилась вчера, что просто ума не приложу. Вышел я утром, а ведь сами знаете, какая погода была. В одном месте поднялась пара кряковых.

Я их взял, походил ещё немного, весь промок и решил на этом кончить. Развёл костёр, думаю: обсушусь немного, попью чаю — и домой. А сетку с утками и патронташем положил на пень, почти рядом с костром. И вот, верите или нет, никто не приходил, а сетка пропала — ну как сквозь землю провалилась!»

В этом месте своего рассказа Максим Петрович обыкновенно начинал смеяться. И мы тоже не могли удержаться от смеха.

Пока Максим Петрович рассказывал, успел вскипеть котелок.

— Чем будем заваривать — чаем или брусничником? — спрашиваю я Максима Петровича.

— Только брусничником, — отвечает он. — Чай — дома, а на охоте лучше брусничника ничего не надо. Да и для здоровья это хорошо.

Начал брезжить рассвет. Стая кряковых со свистом прошла за камыши и тяжело упала на плёс.

Пора…

В БОЛЬШОЙ ЕЛАНИ

Золотисто-голубое небо огромной чашей опрокинулось над Москвой. Мы стоим у Ярославского вокзала со своими собаками, ружьями и тяжёлыми рюкзаками в ожидании отхода поезда и любуемся высотным зданием.

— Ну как, Максим Петрович, хорошо?

— Хорошо!

— А что будет лет через десять?

— Через десять — и того лучше.

Группа любопытных, разглядывая наши охотничьи принадлежности, окружила нас. Каждый выказывает свои Познания в охотничьем деле. Вот подходит какой-то гражданин и с видом знатока осматривает Зорьку, собаку Максима Петровича.

— Хорошая немецкая овчарка, только хвост почему-то калачом. Да и по какой же дичи с ней можно охотиться?

Взрыв хохота приводит его в некоторое замешательство.

— Какая же это овчарка? Это русская лайка. Эх ты, дядя! Тоже знаток нашёлся! — говорит кто-то, минутой раньше назвавший нашу собаку сеттером.

Жалко, что Зорька не понимает человеческой речи, а то бы не поздоровилось им за эти оскорбления.

До отхода поезда пятнадцать минут.

Максим Петрович надевает Зорьке намордник. Не любит она его, но ничего не поделаешь: в вагон без намордника нельзя.

— Максим Петрович, вы же в санаторий собирались в этом году. Раздумали, что ли? — говорю я.

— Ну-ка, помоги лучше рюкзак поднять… «Санаторий, санаторий»! В санаторий больным нужно ездить, а мне зачем? — И двухпудовый рюкзак, как пёрышко, взлетает ему на плечи. — В санаторий как-нибудь на следующий год. А сейчас — прямо к Макару Ивановичу, в Большую Елань.

Шестьдесят километров от станции едем мы на попутной машине МТС. Три сельских Совета нужно проехать, чтобы попасть в Большую Елань. Едем, как к себе домой. Уже названия населённых пунктов вызывают приятные воспоминания. Вот проехали Тигину, Чужгу, а вот и Огибалово, а от Огибалова семь километров лесной дороги — и колхоз «Искра».

Всего год не были в этих местах, но какие перемены! Тигинцы заканчивают электростанцию — новенькие столбы бережно несут провод в каждую деревню. Через реку Чужгу построен новый мост; на перилах медовыми каплями искрится смола… А вот и Большая Елань. Справа то блеснёт зеркальце воды, то опять скроется — это извивается река Тавенга. Слева показалась более широкая река, Вожега. По холмистым берегам обеих рек расположилось восемь деревень — колхоз «Искра». Подъезжаем к знакомому дому…