В земле обетованной (СИ)

Вскоре на почве недосказанности взошли джунгли книгословских диссертаций и коконоведческих спекуляций. Не счесть сломанных копий, торчащих из недр семисловья Бати Лептуна "Обратным ходом в оборону нисходит оборотень хомо". Не сосчитать крыш, слетевших от ураганного выкрика Старца: "Слом, заглянувший в меня! стрём не погасит огня!" А высказывание Киберджазистки "Брат, сестру любящий пуще матери, отцу не сын, сестре татарин", по утверждению книгословов, содержало исчерпывающее пояснение первородного греха и связанных с ним фобий западной цивилизации. Подобные поливалентные формулы, легко утвердившись в лексике вторичных глашатаев истины, от журналистов до священников, распространились и в обиходе. Массовая мода на непонятные фразы вовсе не означала согласия с ними – да и можно ли говорить о согласии с узором калейдоскопа? Словесный шум содержал все видения сразу, все сны в одном ролике; каждый вытаскивал из винегрета любимый овощ, не интересуясь прочими ингредиентами. Зачем? Ведь изучать Книгу в полном объёме – мартышкин труд. Стихийное происхождение и трудности перевода с мысленного языка на общеупотребительную слововязь сделали её неудобочитаемой, скользкой в слоге и тёмной в сути. Даже очевидная в содержании сентенция некоего Правдуйоба "Грызёт голод, пока молод; станешь сыт – забудешь стыд", оказывается, допускала два десятка трактовок. Ворону казалось, что смысл её ясен: он был дилетантом и понимал всё так, как в голову улеглось. А если не понимал, просто лез за разъяснениями в самый конец. Книгословы дополнили том справочно-просветительским разделом.

Книга Кричащего Кокона посвятила грядущему Хаосу всего одну фразу: "Он выстроит себя на грязи из грязи – и будет ждать людей".

Фонарь вспыхивал и гас, освещал фасад и площадку у подъезда. Очищенная от снега площадка мерзко блестела – мокрый кафель вокзального сортира. В частой смене света и тьмы ощущалась заданность: ритм, рука на ключе. Миг – и всё тонет во мраке. Ещё миг – всё вновь залито светом. Ветер налетал, бормотал бессвязные фразы, притягивающие внимание того, кто выглядывает из-за горизонта. Горячечные всхлипы, группы вспышек, злых и ослепляющих, – зов, вой вожака, блеск его глаз…

Самое главное в надежде – предчувствие.

Предчувствие должно быть ярким и жгучим. Повелительным. Таким, как сегодня. Или как в тот рыжий вечер десять циклов назад, когда он видел солнце и держал огонь в ладонях. Держал, да недолго. Светлеющее небо, рассветный ветер, охапка желтых листьев влетает в распахнувшуюся дверь… тогда была осень.

На рассвете великан задул свечи. Огонь бабочкой кружился в руках.

Держал, да не удержал? Извини, твои проблемы.

Нужно проскочить, и лучше бы – на свет… Ворон метнулся к подъезду. Площадка пропустила его: не захотела или не успела выметнуть навстречу щупальца и жвала. Пёс дрожал и путался под ногами.

Они вошли внутрь, и морзянка фонаря участилась. Свет высекал предметы из твёрдой искрящей тьмы. Каждый раз чуть-чуть другие, новые. Вспышка, перемена реальности – и безлунная топь во всё окно. Вой, гул вдали. "Это поезд", шепчет Ворон. "Мчится поезд мимо леса, и стена бежит сплошная, и мигают переезды, открываются луга…" Бежит стена, летят у самых окон ветви; перестук колес мечется эхом в дрожащих осинках. Вдруг, волной вдаль – луг; над лугом – розовое, бездонное, солнцем опаленное…