В зеркалах

Внутри было темно, только у двери горела свечка. В снопе солнечного света, проникавшего через дверь, Рейни увидел большой комод с зеркалом, крышка которого от края до края была занята вязаными квадратиками, лоскутками, круглыми салфеточками, катушками ниток, стеклянными пуговицами, пряжечками и брошками, старомодными пристежными воротничками из черных кружев. На нижней полке зеркала стояли в ряд фигурки: комические животные, солдатики, рождественские пастухи, ясли с младенцем Иисусом, выстланные поломанными сухими листьями. Рядом лежали четыре карты Таро лицом вверх и пачка выкроек из журналов; там же — стопка пожелтелых школьных учебников и детских книжек в картонных переплетах. По бокам зеркала были наклеены дешевые религиозные картинки — десятка два серьезных выцветших святых с французскими подписями готическим шрифтом. Наверху зеркала, рогатый и царственный, протягивал вперед свою булаву Высокий Джон Завоеватель[43]. Прямо под ним были наклеены несколько фотографий молодого негра, красногубого и нарумяненного дешевой ретушью. На одной он стоял в парадном костюме рядом со светлокожей, слегка косоглазой девушкой в подвенечном платье. А посредине большая гипсовая Мадонна смотрела со сдержанным состраданием вниз, на пустую керамическую подставку для свечей.

Астматическая женщина, державшая свечу, поставила ее на комод, чтобы Рейни мог оглядеть дом. Он состоял из одной комнаты. Кроме комода, двух зачехленных стульев и кровати, где лежала женщина, мебели не было никакой.

Миссис Бро оказалась маленькой коричневой старушкой. Кожа на скулах и на крючковатом птичьем носике была натянута, как на барабане. Веки мелко дрожали, не закрывая невидящих глаз; дышала она шумно, и при каждом коротком, захлебывающемся вдохе губы ее западали.

— Значит, вы не за ней пришли? — спросила женщина.

— Нет, — сказал Морган Рейни. — Я пришел… для обследования.

— А-а, — сказала женщина.

— Я приду, когда ей будет получше.

Женщина посмотрела на него с тем же недоверчивым выражением, — казалось, она смеется. Рейни отвел взгляд и склонился над миссис Бро.

Ее голова была слегка запрокинута на запятнанной подушке, она ловила воздух ртом. Щеки и глаза ввалились и при свете свечи казались темно-серыми; на висках и на лбу, в морщинах под подбородком лежала та же безжизненная металлически-серая тень.

Рейни понял, что она умирает. Серая кожа — больной негр, издыхающий негр, об этом ему говорили еще в детстве. У него это ассоциировалось тогда с больными белыми слонами. Он смотрел, как дрожат ее веки при свете свечи, как морщатся в коротких спазмах серые бескровные губы.

— Ты пришел? — проговорила умирающая.

Ее глаза, полуприкрытые дрожащими веками, ничего не выражали.

— Нет-нет, — сказал Морган Рейни. — Ничего.

— Могу я спросить, — сказала сиделка, — что они собираются делать? Они ее заберут? По-моему, нет никакого смысла, потому что она скоро отойдет.

— А что они сказали?

— Я даже не знаю. Один раз был врач, сделал ей укол. Он сказал другой женщине, что она умирает и надо вызвать родных. Сказал, что, если будут боли, вызвать из городской лечебницы, и с тех пор никто больше не приезжал.

— Я не знаю, как они поступят, — сказал Рейни. — Я пришел по другому делу.

— А больше я вам ничего не могу сказать.

— Ты пришел? — прошептала женщина на кровати. — Ты пришел?

Рейни положил руку ей на лоб — лоб был горячий и сухой, как песок.

— Да, — сказал он. — Да.

— Ты пришел, ’ti frère?[44] Пришел сейчас?

— Я здесь, — сказал Рейни.

— Что вы ей говорите? — вдруг вмешалась сиделка. — Откуда вы знаете, про что она говорит?

— Ах, он умер, — сказала женщина на кровати, — красивый толстый парень пришел с войны. Кто знал… ах, mon fil…[45] совсем здоровый, и умер…

— Она про сына говорит, — сказала сиделка, стиснув руки, — вон он на снимке.

— Ты пришел, bon Dieu?[46]

— Иду, — сказал Морган Рейни.

— Вы меня извините, — сказала сиделка. — Я не понимаю, зачем вы разговариваете около нее, когда она умирает. Когда не можете ей помочь.

— Как вы думаете, — спросил Рейни, — можем мы что-нибудь для нее сделать? Может быть, ей нужен священник?

— Мы сидим у нее, когда можем. Кто-нибудь обязательно будет с ней до конца. Она одинокая. — Женщина посмотрела на Рейни и покачала головой. — Если вы раньше ей не помогли, теперь чем поможешь?

— Мне очень жаль, — сказал Рейни.

— У нее был дом. Хороший дом. Муж ее выгнал, я уж не знаю почему. Одинокая она.

— Да, — сказал Рейни.

— Вон они, крысы, — сказала больная, показывая на двор. — Кишмя кишат. Крысы, — повторила она, кивая Рейни. — Тебя не укусят?

Рейни подтащил стул к кровати миссис Бро и, сев, положил ей на лоб руку и глядел, как поднимается и опадает на ее груди одеяло.

Когда он поднял глаза, в дверях стоял мистер Клото.

Сиделка сняла свечу с комода и держала ее обеими руками.

Мистер Клото вошел и посмотрел на руку Рейни, лежавшую на лбу больной.

— Вы очень добры, — сказал мистер Клото.

Рейни встал, глядя в пол:

— Я пришел некстати.

Мистер Клото взял его под руку и, отодвинув зеленое полотенце, вывел во двор.