В зеркалах

— Твоим способом их не остановишь, молодой человек. Дурость, и больше ничего. По-твоему, если ты начнешь расхаживать и орать под стенами, они возьмут да и обрушатся? Чушь, верно? Только попробуй, и они расправятся с тобой, как с неграми. Как с филиппинцами. Они со всеми так обходятся, отродье шлюх и шакалов! — Он поглядел на огни стадиона и сплюнул в окошко. Глаза у него сверкали. — Патриотическое возрождение! — сказал он. — У, шакалы! Шакалы! И как ты думаешь их остановить, шнур?

— Ну… — сказал Рейни. — Никак. Я не сумею. Это очевидно.

— Очевидно, что тебе никогда ничего не добиться — этим вот путем. Я видел, как многие пробовали… Хеймаркет-сквер, Джин Дебс, Генри Джордж… да, и Даниель Де Леон, Хилстром, Большой Билл Хейуорд, Хьюи! [111]Они приходят и уходят, а шакалы остаются. Тем временем они настроили небоскребов и шоссейных дорог, а под каждым шоссе, под каждым небоскребом — кости рабочих.

В ушах у Рейни звенело. Он потряс головой, словно стараясь привести в порядок мысли, и с удивлением посмотрел на старика.

На стадионе визжали женщины — от страха или от восторга, он не мог понять. Он поставил ногу на подножку грузовичка и оперся рукой на колено. Усталость терзала его тело.

— Точно тебе говорю, — продолжал старик, — в каждых пятнадцати километрах американского бетона погребены кости рабочего. Сходи-ка завтра утром на биржу и посмотри, как тамошние ребята спекулируют на пластмассе. Пластмасса — вот что им по душе, да-да! Пластмассу ведь не уничтожишь, что бы с ней ни делать. В своей бесстыжей жадности они покрыли пластмассой всю страну, куда ни погляди. Строят свою власть на пластмассе, потому что думают, будто ее не сломать. — Он высунул голову в окошко и придвинул подбородок к лицу Рейни. — Слышишь, я говорю тебе, как они думают.

— А вы действительно знаете, что стоит за этим митингом сплочения? — спросил Рейни. — Я этого не знаю.

— Не знаешь? Где тебе знать! — съязвил старик. — Желторотый дурень — вот ты кто. Да просто загляни туда, пустая башка, и увидишь, сколько они натворили мерзостей, размахивая американским флагом, размахивая этой проклятой книгой, полной суеверий, глупостей и лжи. Выкормыши банков и железных дорог, лакеи крупного капитала, марионетки, обезьяны и гиены.

Рейни закрыл глаза и прижал лоб к окошку грузовика.

— Там, за этими воротами, — самый большой из живых карликов, брат аллигаторов и долларовый страус. Все они там. И Калвин Минноу тоже.

Рейни поглядел на старика.

— Вы знаете Калвина Минноу?

— В картинных галереях Парижа, — сказал старик, — есть двадцать семь портретов Иуды Искариота. Все они не похожи между собой, но в каждом можно найти сходство с Калвином Минноу. В его теле двести шесть костей, и все — из пластмассы. Да, сэр, я его знаю. Этот скот сделал из меня бродягу.

— Погодите, — сказал Рейни. — Что вы задумали?

— Ну, я-то приехал сюда с Протуэйтова заноса не для того, чтобы маршировать под стенками. Есть только один способ заставить эту одураченную орду узреть свет разума — отправиться туда и показать им, как они заблуждаются. — Он кивнул и, прищурившись, поглядел на въездные ворота. — И не вздумайте меня останавливать, профессор. Я вас перееду и глазом не моргну.

— Вы хотите сказать, что попробуете проникнуть туда?

— Я туда проникну без всяких «попробую». Видишь ли, я давно к этому готовился. — Он несколько раз подпрыгнул на сиденье, весело усмехаясь. — Да, сэр! Я последние три дня собирал сведения о программе этой аферы. Мне все известно. Я, например, знаю, что сегодня они не меньше двух раз откроют вот эти въездные ворота. Во-первых, им нужно вон оттуда провезти на платформе оркестр для их финального трамтарарама. А во-вторых, ворота откроют, чтобы машины частной полиции выехали незадолго до конца. Погляди-ка! — продолжал он, схватив Рейни за затылок и поворачивая его лицо в ту сторону, где расхаживал охранник агентства. — Видишь того коротышку? У него рация. Как только им понадобится открыть ворота, они должны будут сообщить об этом ему. А я слежу за ним с помощью вот этой штуки. — Он вытащил бинокль и тут же спрятал, словно это был ключ к его логическим построениям. — Эх, умник! — сказал он, погладив Рейни по голове. — Мне все про них известно. Я сюда приехал не в жопе пальцем ковырять. Когда ворота откроются, я въеду на своей старухе прямо на эстраду и вправлю им мозги.

Рейни уставился на него, открыв рот.

— Если вы попробуете ворваться туда таким способом, вас почти наверняка убьют. Они хотят завести толпу. Если вы сделаете такую глупость и въедете… — Он умолк, стараясь справиться с судорогой в шее. — Въедете на стадион на грузовике, они разорвут вас в клочья.

— Убьют! — сказал старик. — Плевать я хотел. Им у меня больше нечего отнять. Выжали досуха эти миллионеры-преступники. Как тряпку.

Рейни дрожал. Руки и ноги у него застыли, хотя вечер был теплый. Голос старика доносился до него как в горячечном бреду.