— Все лучше, чем этот тип.— Он указал на правую сторону ее лица, потом обвел рукой ряды темных низких домишек вокруг рынка.— И лучше, чем вон те.
— Мне неохота этим заниматься,— сказала Джеральдина.— Неохота, и все.
Он покачал головой и передернул плечами.
— Я зарабатываю себе на жизнь,— произнес он.— Мне нужно выспаться.— Он вынул из бумажника две долларовые бумажки и сунул ей в руку.— Вот тебе обеспечение. Послушай меня, будь поосторожнее. Это пакостный город. Mala gentel[4].
— Всюду mala hentay,— сказала Джеральдина.— Как мне отсюда выйти?
Мексиканец отвернулся к машине и, не глядя на Джеральдину, махнул в ту сторону, откуда он пришел.
— Вон туда,— сказал он, отходя.— Там ты найдешь, чего ищешь.
Таща за собой холщовую сумку, Джеральдина миновала прилавки и обошла кругом темную громаду крытого рынка. Поденщики у костров зашевелились при ее появлении; не поворачивая головы, они равнодушно скашивали в ее сторону бессмысленно-сонные глаза.
Улица, на которую она вышла, была темная, тротуары под аркадами безлюдны. Но впереди, в следующем квартале, бары были открыты; там слышались голоса, музыка из радиолы-автомата, а на верхних этажах из-под спущенных жалюзи пробивались полоски света. Со ржавых узорчатых балконных решеток свисали грязные, полинявшие ленты серпантина, ручеек в канаве уносил пестрые конфетти и остроконечные кулечки из-под сахарной ваты.
В конце рыночных рядов, на прибрежной стороне улицы Джеральдина увидела открытое кафе; она подошла к окну и заглянула внутрь. За пустой стойкой стояла сердито насупившаяся официантка в розовой униформе, негр-уборщик тер шваброй пол.
Джеральдина вошла, обходя вымытые места на полу, и села у стойки.
— Кофе? — спросила официантка.
— Да,— сказала Джеральдина.
— С цикорием?
— Да.
— Уже уезжаешь, да?
— Нет, приехала. Только что.
— Я думала, ты из тех девочек, что привалили сюда на карнавал.
— Я не из тех.
— До чего же я рада, что эта чертовщина кончилась. Мне от нее прибыли никакой.
— А я столько о карнавале слышала,— сказала Джеральдина.— И всегда думала: хорошо бы приехать посмотреть.
— А ты откуда приехала? — спросила официантка.
— Из Техаса.
— Ух, черт, а из каких мест?
— Из Галвестона. Но сама-то я не оттуда. Я из Западной Виргинии.
— А я как раз из Техаса,— сказала официантка.— Лас-Темплас — знаешь такой город?
— Нет, не слыхала.
— Ты ищешь работу?
— Да.
— Иди работать в бар.
— Нет, в бар мне бы не хотелось. Я думала, может, устроюсь официанткой — что-нибудь такое.
— Ты попала в аварию, золотко? Я гляжу, у тебя лицо порезано.
— Ага,— сказала Джеральдина.— Была авария с машиной. Там, в Техасе. Я порезалась о переднее стекло.
— Прямо злодейство! Такая хорошенькая девушка!
— Вы случайно не знаете, куда я могла бы устроиться?
— Я знаю, куда можно устроиться в два счета, только не официанткой.
— А кем?
— Вот,— сказала женщина,— дарю тебе утреннюю газету.— Она взяла из-под стойки газету и развернула на странице объявлений о найме. Джеральдина проглядела весь столбец, водя пальцем по строчкам. На букву «Б» было строчек двадцать, начинавшихся со слова «барменша»; ниже с десяток объявлений начинались словом «девушки» с восклицательным знаком, затем шли предложения «занимать гостей» в ресторанах и ночных клубах, и, наконец, множество строчек, начинавшихся словом «талант!».
— Знаешь небось, что это за штучки?
Джеральдина кивнула. Ей попадались объявления вроде этих — и в Бирмингеме, и в Мемфисе, в Джексонвилле и в Порт-Артуре, но в таком количестве — никогда, и никогда она не видела объявлений, начинающихся со слова «талант!».
— В этом городе, милка моя, девушки — главный промысел. Можно называть это как угодно, но для тебя оно сводится все к тому же. Иногда тебя берут в оборот в тот же день, как переступишь порог, иногда обрабатывают постепенно. Им начхать, как ты к этому относишься, им лишь бы свои денежки получить.
— Вот черт,— сказала Джеральдина,— в газете больше ничего и нету.
— Ты в неудачное время приехала. Сейчас, после карнавала, уйма всякого народа застряло в городе, они из рук рвут, что только можно.— Она метнула взгляд на негра и понизила голос: — Одна беда — в городе полно негров. Они как сыр в масле катаются, а у белых животы подводит. Разве ж это справедливо?
— Я-то надеялась, что здесь найдется что-нибудь подходящее,— сказала Джеральдина.
Вошли четверо речников в замызганной форме цвета хаки и потребовали кофе. Положив локти на стойку, они молча разглядывали Джеральдину и принесшую кофе официантку.
— Эй,— окликнул один.
Джеральдина оторвалась от газеты и взглянула на него. Речник был невысокий, крепко сбитый и загорелый, на щеках и подбородке у него пробивалась утренняя седоватая щетина, маленькие голубые глазки быстро обхлестали ее тело сверху донизу, но на лице не было и тени улыбки.
— Эй,— сказал он еще раз.