В зеркале

Даже если это Леди Макбет Мценского уезда, по Лескову. И то там были колун или плотничий топор, но не револьвер. Но вы чувствуете именно в револьвере да еще с ударением по-провинциальному, по-мценскому, на втором слоге слова – «револьвер», а не револьвер, как говорили в городах.

Но, конечно, это боевой наган, именно револьвер, а не пистолет, маузер или браунинг. Патроны тоже из нагана. Герой, наверно, крутнул ручку своего револьвера и не находит патрона.

То не вор в воротах, леди,
Не хочу таиться я, —
           то за нами,
леди,
           едет
           конная милиция.

Опять мы в Англии. Бор – это Бирманский лес, с помощью которого Макдуф обманул Макбета. Конная милиция окружает избу лесника. Военная хитрость мценской милиции, применившей шекспировский способ маскировки. Ушаков дописывает лесковский рассказ собственной интонацией.

Если в «Леди Макбет» полемически задеваются и Шекспир и Лесков – отношение к ним не позволило пойти на просто пародию, опасность эта висела прямо на пере Ушакова, как капля литературных чернил.

В знаменитом стихотворении «Три ландштурмиста» идет бой с одним из самых популярных русских стихотворений – гейневскими «Гренадерами» в переводе Михайлова, известными каждому школьнику. Настолько слился с русской поэзией этот перевод, что даже в издании «Библиотеки поэта» 1968 года этот перевод считается образцовым, каноническим. Каждый школьник обязан знать «Гренадеров» Михайлова наизусть. Именно с этого напоминания и начинает Ушаков свое знаменитое стихотворение «Три ландштурмиста».

Вдоль рудничных ям,
вдоль кремнистой
и красной бакальской земли…

Пока это только звуковой узор, весьма привлекательный. Бакальский – где это? размер как будто знакомый, интонация хорошо известна.

…в Германию три ландштурмиста
из русского плена брели…

Действительно, у Гейне «Из русского плена брели» гренадеры, а не ландштурмисты. Притом их было двое, и брели они во Францию, а не в Германию. Все трое идущих вспоминают этот гейневский стишок и твердят его про себя, не уклоняясь ни на йоту от интонации Гейне – Михайлова:

Но дома жена, малолетки,
у них ни кола, ни двора!

Но Ушаков выступает после войны, после Версальского мира:

И первый сказал:
«Я доволен —
осадную ночь напролет
старуха моя
в мюзик-холле
на проволоке поет».

Семья, стало быть, сохранилась, солдата ждут, а занятие жены – самое современное для Германии эпохи падающей марки.

Другой говорит:
«Слишком поздно
идем мы в родную страну.
Отобраны Э́льзас и Познань,
И сам император
В плену».

В сходной ситуации был второй гренадер Гейне:

В плену император! В плену!

А то, что дело идет после Версаля, отобравшего Эльзас и Лотарингию, и что Эльзас он называет с ударением на первом слоге, усиливает впечатление.

С гейневскими заботами покончено.

Однако проблема пленных немецких ландштурмистов отнюдь не решена этими двумя решениями (возвращение к семье или в ряды кайзеровской армии).

У военнопленных копилась и крепла и третья линия – переход на сторону советской власти, создание новой Красной армии – интернационального фронта, Ротфронта.

И кухня прогрохотала…

Повозка с кашей прогремела по камням мимо идущих на родину ландштурмистов. Кухня – это не кухня из воинской колонны. Это чья-то чужая кухня, которая везет куда-то пищу.

И кухня прогрохотала,
завыл кашевар и замолк.

Он ждет ответа, можно ли ему везти пищу туда, где

На смутных каменьях Урала
пирует
повстанческий полк.

Как же он пирует?

Он парит кору на рассвете,
сосет одуванчиков мед.

Вот таким голодным людям и привезли всю эту пищу, поэтому

С друзьями прощается третий
и к партизанам идет.

«Три ландштурмиста» были острым, политически важным стихотворением. Одна из главных тем послевоенного времени партизанского Урала была выражена в «Трех ландштурмистах» весьма остро и верно. Настолько точно и важно, что даже в фильме «Города и годы» красный флаг ландштурмиста тех дней занимает важнейшее место.

Стихотворение Ушакова «Германия» было построено по тому же способу литературно-исторического парадокса, с полнейшим обновлением метафор, с неожиданностями в каждой строке. При внешней лаконичности, даже классичности размера.

Гремя наступленьем чугунным…

Ну что же, чугунным, так чугунным.

…французы вступают в Седан…

Позвольте, это немцы вступают в Седан. Это мы еще знаем из Золя, из «Разгрома», из «Пышки» Мопассана, наконец… Здесь все наоборот.