В зеркале

«Москва кабацкая» – документ большой художественной силы. С этим циклом связано одно любопытное наблюдение, которое ни один литературовед в мире еще не обнаружил. Есенин необычайно популярен в так называемом преступном мире, среди уголовников, рецидивистов. Татуировки, цитаты из Есенина («Как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок») встречаются у воров-профессионалов очень часто. Воровской мир не любит стихов, но для Есенина сделано исключение. Уголовной тематикой в 20-е годы увлекались многие литераторы: Каверин, Бабель, Вера Инбер, Сельвинский и многие другие. Ни одно из их произведений не привлекло ни любви, ни внимания уголовников, своим поэтом воры считали только Есенина. И тут дело не в уснащении стихотворных строчек матерщиной, ни в хулиганстве в жизни и стихах. Есенин поэтизировал ряд мотивов число уголовных, вошел в глубину уголовной психологии. Лучший пример – воспевание женщины-матери при демонстративном презрении к женщине-жене, к женщине вообще. Это – чисто уголовная концепция, не встречающая нигде, кроме воровского мира. «Ты жива еще, моя старушка» и «пей, выдра, пей». Это не единственный случай совпадения «взглядов». Конечно, уголовникам нет дела до волшебства есенинских стихов о России, о русской деревне, русской природе. Есенинский пейзаж не аллегория, не олицетворение. Пейзажные образы Есенина – это не очеловеченная природа, а просто поэтические сравнения без символики. «Отговорила роща золотая…» – исключение. Пейзажная лирика Есенина оставила много яркого, своеобразного.

Есенин поэтизировал животных. Стихи об ощенившейся суке, о застреленной лисице написаны с величайшей теплотой. Стихи о животных написаны без всякого подтекста. Животные просто включены Есениным в мир людей и так же интересны ему, как люди. Выдающийся поэт, для которого стихи были судьбой, Есенин вводит нас в великую русскую лирику XX века.

«Письмо матери» (1924 год)

«Письмо матери» по своему содержанию не имеет ничего общего с реальными обстоятельствами жизни поэта. Есенин жил со своей матерью трудно, плохо и несогласно. Если какие-то черты реальности есть в известной стихотворной паре «Письмо матери» и «Ответ», то в тексте стихотворения «Ты жива еще, моя старушка?..» этих реальностей нет. «Письмо матери» представляет собой художественную формулу, поэтический документ, а не бытописание. Мы к нему и подойдем, не выискивая того, чего в нем нет, и не упуская с глаз того, что в нем прямо-таки сверкает. «Письмо матери» – это совершеннейший образец науки звуковых повторов.

Ты жива еще, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!

«Жив», «жива», «привет, «привет». Но кроме этого применения повтора в открытом виде, есть и более тонкое крепление стихотворной строки. В помощь шипящей «Ж» в русской фонетике заменяет то «Ш», то «З».

Пусть струится над твоей избушкой…

Словом «струится» не только надежно найдена рифма к слову «старушка», словом «струится» был найден более выразительный звуковой повтор.

Тот вечерний несказанный свет.

Строка действительно прекрасная. Но почему? Потому что буква «Ч» в слове «вечерний» перекликается с буквой «Ш» в слове «старушка» в первой строке, а самое последнее – «тот вечерний несказанный свет» – состоит из трех «З», трех «В», трех «Т» и четырех «Н», одни и те же согласные начинают и кончают строку: «Т-Т-В-С-В-Т».

Пишут мне, что ты, тая тревогу…

Целых пять «Т» в строке.

Загрустила шибко обо мне…

«С-Т»: «грустила», «часто», «в старомодном».

Что ты часто ходишь на дорогу…

«Дорога» – это повтор к слову «старомодный», а «старомодный» – рифма к слову «старушка». «Ветхий» связано со словом «свет» – главным словом стихотворения.

И тебе в вечернем синем мраке…

Несказанный свет, льющийся в душу поэта, исчез, и отнюдь не случайно. «Тот вечерний несказанный свет» превращается в «мрак», «синий мрак».

И тебе в вечернем синем мраке
Часто видится одно и то ж:
Будто кто-то мне в кабацкой драке
Саданул под сердце финский нож.

Щелкнуло «Ц» в слове «кабацкой» и отозвалось в «сердце» следующей строки. Вологодский глагол «саданул» не просто усиливает эмоциональную энергию стихотворения, но является ближайшим, как всегда у Есенина, звуковым повтором к «сердцу»: «саданул под сердце».

Первый узор: «только ты». Второй узор: «на рассвете», «раскинется», «по-весеннему», «старый сад». Третий узор: «восемь», «Вернусь», «ветви», «весенний». «Не буди» как подключение к повторам следующей строфы.

Седьмая строфа:

Не буди того, что отмечталось,
Не волнуй того, что не сбылось, —
Слишком раннюю утрату и усталость
Испытать мне в жизни привелось.