В зеркале сатиры

— Когда горячее приносить? — спросила Надя.

— Ждите моего сигнала, крошка. Думаю, дойдет дело и до горячего. Как полагаешь, знатный представитель великого колхозного крестьянства?

— Дойдет, непременно дойдет! — ответил Огнецвет. И многозначительно добавил: — Дело такое, что без горячего неможно!

ОБРУЧАЛЬНОЕ КОЛЕЧКО

Рассказ Семиструнной гитары

Я принадлежу Екатерине Павловне Кравцовой. День-деньской вишу на гвоздике и пыль собираю. А работаю по вечерам. Особенно когда гости у нас. Вот и когда пришел Кузьма Лукич Лупаков, я была в руках у хозяйки. Она не спеша перебирала струны и напевала:

—  Гитара милая, звени, звени…

Сыграй, цыганка, что-нибудь такое,

Чтоб я забыл отравленные дни,

Не знавшие ни счастья, ни покоя…

Помню, гость коньяку выпил, у него было прекрасное настроение.

— Хоть и грустные песни поешь, Катерина, а все хорошо. Настоящая в них грусть, отечественного происхождения. Не чета иностранщине. А эти вуги-буги не одобряют. Теперь вот еще какой-то эдисон появился.

— Буги-вуги, Кузьма Лукич. И не эдисон, а мэдисон. Хочешь послушать?

Хозяйка положила меня на тахту, включила магнитофон и пустилась в пляс. А Кузьме Лукичу не понравилось:

— Перестань кривляться, Катька! Не идет это тебе!

И вот уже выключен магнитофон, хозяйка падает на тахту, а я со звоном лечу на пол. Встревожился Лупаков:

— Что с тобой, Катюша?

— Скучно мне, Кузьма Лукич. Скучно и обидно. Вот ты меня Катькой назвал. А кто я тебе? Сестра, жена, друг дома? Да я даже не знаю, как открывается дверь твоей квартиры. А вот ты весь мой инвентарь, который напоказ не выставляют, по пальчикам пересчитать можешь. Ну, да ладно! Я и не хочу соваться в твою семью. На роль злодейки-разлучницы не гожусь, поздно уже. А ведь я еще не старуха, Кузьма Лукич, у меня полжизни впереди. А кто я? Девка!

Хозяйка заплакала.

— Перестань расстраиваться. Ты же знаешь: тебя любят, уважают…

— Уважают… Знаю как. К нам консультант приезжал из Москвы. Домой ко мне пришел. Я, говорит, Екатерина Павловна, с большим уважением к вам отношусь. А сам под юбку лезет. Выгнала я его. Противный такой, лысый, в очках…

Гость торопливо снял очки, пригладил волосы.

— Ну, бывают хамы, не без этого. И вообще, ушла бы ты из этого института. Вечно у вас там народ толчется…

— А куда я денусь? Может быть, поехать на целину? Так уже не подхожу я туда. Или в ударники комтруда пойти посоветуешь? Но я вчера в газете прочитала: их теперь три миллиона. К хвосту пристраиваться нет охоты. Пока такую очередь растолкаешь, все лучшие места уже расхватают. Нет, поздно мне бежать за комсомолом по способу, который предложил Есенин. Да и неприличная картина получится.

— Ерничаешь все, Катерина.

— Да нет, просто судьбу свою кляну. Обидно вот, талант загубила. Я ведь в художественном училась. Считали меня лучшим графиком. Я и сейчас рисую немного. Пригодилась наука.

— А я и не знал, что ты художница. Почему же не покажешь свои работы?

— Мои работы? Ишь, чего захотел! Да их и не только тебе — родному отцу показывать опасно. Мои работы… А вообще, Кузьма Лукич, ты меня не очень жалей. Не такая уж я несчастная. На людях всегда, знакомые в каждом городе. На юг приеду — заочники мои встречают. Встретят и свезут, куда прикажу. На Рицу, на Ривьеру, в Сухуми. Вот скоро у нас три дня праздников, махну-ка я и Тбилиси!

— Тебе что к празднику-то подарить, Катюша?

— Если можешь, подари кольцо.

— В каком смысле?

— В самом прямом: хочу получить от тебя обручальное колечко!

И она звонко расхохоталась.

— Что, перепугался, кавалер? Да ты не бойся, женить на себе не собираюсь. Просто приятно получить такой подарок. Знаешь, чем бы женщину ни задаривали, самое дорогое для нее — колечко.

Хозяйка передернула плечами на цыганский манер и запела:

Бирюзовое мое колечко…

Кузьма Лукич встал, поднял меня с полу, прошелся по комнате. Потом, видно, на что-то решился.

— Так и быть, Екатерина Павловна, считайте, что есть у вас колечко… Смотри сюда!

Вынул он из кармана золотые монеты, высыпал на стол. Хозяйка сразу тоже к столу.

— Ой, как интересно! Здесь и заграничные есть! Эта вот, с полумесяцем, турецкая, наверное. А эта английская. Я их возьму, у зубного техника обменяю. И к ювелиру… А эти, с двуглавым орлом, себе оставь. Пригодятся. Золото, оно не ржавеет. А деньги что? Мусор… Постой, Кузьма Лукич, а откуда эти монеты у тебя?

— Да так, принес сегодня один… Я и сам в толк не возьму, зачем. Чудак какой-то…

— Не такой уж чудак он. Отблагодарить, наверное, хотел… Бойся благодарностей, Кузьма Лукич.

— Скажешь тоже! Что я зверь, что ли? Он ко мне с благодарностью, а я ему: «Пошел вон!» Разве так поступают? Ведь у нас как говорится? «Человек человеку…»

— А ты у просителя «спасибо» его прими, а бакшиш, который он принес, при нем оставь. Вот тогда-то и будет по-человечески! Да и к чему тебе это? Ведь хватает. Я, признаться, и не подозревала, что ты хапуга.

— Это я-то? Ну, нет! Хапуг настоящих ты не видела.

Ожесточился наш гость, опять по комнате заходил…