В жару

– Ну-у-у, там ведь много чего – все вместе сливалось, понимаете. И власть, и страсть, и скорость, и… наконец-то, хоть чем-то в своей жизни я мог управлять, – довольно улыбался Иван. – Я думаю, у ребенка тоже есть стремление контролировать ситуацию – ну, на подсознании где-то, конечно. Честно сказать, я до сих пор не понимаю, что меня сподвигло, ведь в первый раз – мне четыре было, мы с бабушкой и мамой в зоопарк пошли. Меня на пони посадили – как же я разорался тогда, всех вокруг распугал – и детей, и зверей. Второй раз за все детство верещал так – первый, бабушка маме рассказывала, когда медсестра в поликлинике как-то очень грубо ширнула меня огромной иголкой – после этого я с некоторой опаской стал смотреть на людей, – улыбался Иван. – Шутила бабушка – про опасения мои. Никогда я не осторожничал ни с кем. Разиня! Всем сразу десяточку ставлю. Я доверчивый вообще мальчик, в иллюзиях до сих пор, – посмеивался Иван. – И знаете, песня эта – Не страшна мне ангина, не нужна мне малина[14]… – снова запел Иван наигранно бравым голосом, – не боюсь я вообще ничего! – Лишь бы только Мальвина, лишь бы только Мальвина, трам, там, там, там, тарарам, – обожала меня одного! Это ведь про меня тоже, угу – как же мне это раньше в голову не приходило.

Врач рассмеялась в ответ.

– Так вот, лошади, я думаю, это потому, что я страх свой какой-то победить хотел. А может, льщу я себе сейчас, может, просто до черта красиво все это показалось мне тогда в телевизоре, ведь я же сын своей мамы – любительницы роскошных удовольствий. Но что бы ни было причиной этого моего увлечения – единственная правда в том, что каждый раз, седлая свою лошадь, я с радостным трепетом представлял тот необычайный драйв, что переживу, увеличивая скорость с шага до галопа, тот фантастический экстаз, который испытает моя душа, преодолевая препятствие за препятствием – будь то ров, наполненный водой, или высокий барьер… Хорошо я сказал? Красиво? – довольно улыбался Иван. – Ребенком я, наверное, по-другому называл это состояние…

* * *

– Когда мама забрала вас к себе, отчим уже не жил с вами?

– Нет. Но они продолжали общаться на взаимовыгодных условиях. Когда мама выходила за него замуж, чего вы думаете, она меня к бабуле сбагрила, – должна же была она свою личную жизнь устраивать, – он был богат, а во время их брака стал сказочно богат. Он вообще, знаете, страшно увлеченный, твердый и упертый человек, и путь к этому своему богатству прошел от самых низов. Своими руками ставил капканы на соболей, сам же сдирал с них шкуры. Когда начинал, у него было четыре швеи-мотористки и… Да, шучу, шучу я! – рассмеялся Иван, закуривая. – Слушайте, извините, веду я себя иногда отвратительно, но как-то само собой получается. Но то, что отчим… ну, короче, то, что он настоящий, бля, мужик, – наигранно, пародируя манеру братков, продолжал Иван, – брутальный, бля, самец – это чистая правда. Ну просто классика жанра – бизнесмен во плоти: и охоту любит, и машины, и сигары, и блядей всех мастей, и быдлячьи тусовки – его родная стихия, мир его реальный. При этом он такой, знаете… сам всем рулит, всем проникается, не позволяет никому обмануть себя, лапу в свой толстый кошелек запустить. Ну и деньги… деньги за них же самих любит – обожает безумно процесс этот шуршащий и ничего вокруг не видит больше, ну, кроме того, что я выше перечислил. Говорю же – кремень! – продолжал иронизировать Иван.

– Общаться вам, вероятно, приходилось?

– Ну да. Он появлялся иногда – что-то с мамой обсуждал, вполне себе спокойно, ласково даже. У них вроде время от времени даже интим какой-то возникал, – усмехнулся Иван, затягиваясь. – Разводиться он не хотел – как же! – половину состояния такого потерять…

– А к вам, Иван, он как относился?