В жару

– Я, когда сегодня туда приехал – искать тебя, спасать, блядь, снова! – меня с такой радостью встретили, веришь?.. Толпой целой, мести жаждущей – менты, свидетели… ну и пострадавший, естественно. Коллективно так, дружненько – с претензиями, штрафами, блядь!.. исками уже готовыми. И ведь отвертеться не получилось – камеры у них там везде понатыканы. Слышишь меня?! – Николай встряхнул Ивана за плечо.

– Ну-у-у-у, м-м-м-м-м…

– Тебе сколько лет вообще?!.. Ты посмотри на себя! На кого ты похож! Звезда, блядь!.. Поднимайся, поднимайся, я сказал! – Николай потянул Ивана за локоть, и тот нехотя сел, не раскрывая глаз.

– Ну да… ужасно… я видел. У него зеркало такое же… такое же, как у тебя почти… старинное тоже… большое… Он вообще… он вообще – he’s a lot like you, the dangerous type, – тихо, хрипло, с вымученной улыбкой запел Иван, – he’s a lot like you, come on and hold me tight… tonight[19]… Ой, слушай! – с некоторой радостью воскликнул Иван. – Он же денег мне дал! Вот, смотри, – он вынул из кармана куртки скомканную купюру и положил ее на коврик. – Случайно, наверное… хотя… хотя я старался… очень… ну… соответствовать, – улыбался Иван, пристально глядя в глаза Николаю.

– Пока ты там соответствовал, пока, блядь, кувыркался, мы с Максом полгорода облазили-обзвонили. Дрянь ты, Ваня. Какая же ты дрянь… – Николай на секунду замолчал, но тут же с еще большей злобой, с еще большим расстройством продолжал: – Опасный, говоришь… сейчас я тебе покажу опасность! Сейчас я тебя подержу, как надо! – не на шутку сердился Николай и замахнулся для удара.

– Не-е-ет… – отшатнулся, усмехнулся Иван, прикрывая голову руками, – Только не в ухо… не в нос…

– Что с ухом? – также сурово, но и сочувственно тоже спросил Николай и опустился перед Иваном на колени. – Покажи, дай. Убери руки… убери, говорю.

– С-с-с-с-с… больно… ай!..

– Так, давай, поднимайся – в «травму» поедем, – приказал Николай, вставая.

– Нет, пожалуйста… не хочу… не сейчас… не могу ваще… Коля, не сейчас, – и снова Ивана клонило на коврик, и снова Николай пытался его с этого коврика поднять.

– Да что ж такое, а! Вставай, Иван! Ну, давай! – ставя Ивана на ноги, раздраженно уговаривал Николай. – Спать иди!

– Ох-хо! Музло какое – старперское классное, – внезапно оживился Иван и двинулся по коридору, влекомый известной, ласковой и вместе с тем задорной песенкой, представленной в этот раз в несколько блатной манере:

Мы так близки, что слов не нужно,
Чтоб повторять друг другу вновь,
Что наша нежность и наша дружба
Сильнее стр-р-расти, больше чем любовь…
Веселья час придет к нам снова,
Вернешься ты, и вот тогда,
Тогда дадим друг другу слово,
Что будем вместе, вместе навсегда!

[20]

Николай попытался удержать Ивана за плечи, но тот вывернулся из его рук, а после – из куртки и, сбросив ее на пол, вошел в уютную, старого фонда, свежеотделанную по-новому подчеркнуто девятнадцатого какого-нибудь столетия – кухню, с большими окнами, высоким потолком, массивной, старинной как будто люстрой, таким же старинным круглым столом и вазой на нем и увядшими, но все еще прекрасными, розами в ней – в такую же и с тем же примерно убранством кухню, что и у самого Ивана в квартире, с одним лишь «ярким», сразу заметным отличием – мягкими, глубокими двумя креслами и сидящей в одном из них, поджав под себя ноги, молодой, симпатичной, светловолосой и совершенно не знакомой ему женщиной с чашкой ароматного, только что сваренного, кофе в ладонях.

– Hey, hello! – Иван подошел к женщине и протянул руку. – Иван, – улыбнулся он.

– Мари, – улыбнулась она и ответила рукопожатием. Тогда Иван, склонившись, поднес ее руку к губам и стал целовать поочередно каждый на ней палец.

– Отстань, отстань… оставь ее, – подняв куртку, Николай бросил ее на спинку пустого кресла, сел на стул около стола и закурил.

– Est-il ton garçon disparu?[21] – спросила Мари Николая.

– Угу, – ответил он.

– Слушайте, а вы, Мари… ну, как Марина? Как Марина Влади, жена Высоцкого? – весело спросил Иван, услышав знакомые первые ноты и, взяв со стола пульт, прибавил громкости на музыкальном центре. Мари продолжала улыбаться и смотрела на Ивана удивленно и непонимающе.

– Ведь Эльбрус и с самолета видно здорово!

Рассмеялась ты и взяла с собой, – удерживая пульт, как микрофон, громко, с чувством, с пафосом начал подпевать Иван, поглядывая на Николая.

– И с тех пор ты стала близкая и ласковая, Альпинистка моя, скалол-л-лазка моя!

Первый раз меня из трещины вытаскивая,

Улыбалась ты, скалол-л-лазка моя, – Иван подошел к Николаю вплотную и продолжал: