В жару

– А ну-ка я ей вслед!.. Ух, опять мимо! Это все перец, э-э-э так глаза и ест. А ну, все вон отсюда! Воо-он!

– Какие все грубияны! Пошли, мой маленький.

– Хрю, хрю, хряу!

– Ой, да чего ж ты так брыкаешься – растопырился, как морская звезда! Надо взять его с собой – через денек-другой они его здесь прикончат!

– Хря, хря, хряу-у-у-у!

– Выражай свои мысли как-нибудь по-другому.

– Хряу-у-у!

– Ну-ка, ну-ка, дай-ка я вгляжусь в твое лицо… Батюшки! Да он стал поросенком, – довоспитывались!.. Ну-ка, становись на ножки, беги… А как поросенок он очень даже мил…[51]

Через несколько минут Николай вернулся с большим, наполненным розоватой жидкостью, шприцем и ватным, смоченным водкой диском в руках.

– Там иголка… длинная очень… – стуча зубами, объяснял Иван, – но ее нужно глубоко вводить…

– С размаху или плавненько? – хищно улыбнулся Николай, откидывая край одеяла и оголяя трясущееся бедро.

– Коля… – простонал Иван, прикрывая ладонью глаза – ему казалось, что от нервного перенапряжения и боли он сейчас же потеряет сознание, – не могу больше… не могу… с-с-с-с-с-с, м-м-м-м-м-м…

– А ты как думал, будет? – как обычно, строго, но совершенно не ласково спросил Николай, медленно вводя лекарство. – Так себя поломать, изувечить. Это тебе не в машине расплющиться и не с лошадки брякнуться. Дурак, – сердился он.

– Вы-выключи, пожалуйста… невозможно уже, – страдальческим голосом попросил Иван.

Выполнив просьбу, Николай вышел из комнаты, в которой, такие долгожданные для Ивана, воцарились, наконец, тишина и темнота.

Закрыв глаза, он лежал в этой тишине-темноте, прислушиваясь к доносящимся с кухни звукам. Шквырчало на сковородке мясо, шумно лилась вода из крана, падали в мусорное ведро скорлупки от яиц, и те тоже затем шквырчали, и тихо и нежно струилась из динамиков босанова[52]…

* * *

«– Хорошо тебя развинтило, принцесса.

– Не то слово…»

– Не будешь больше?

– Не лезет, – Иван протянул Николаю тарелку с остатками яичницы и почти целым куском говядины.

– Мяса-то поешь еще, с кровью же, как ты любишь.

– Не, не могу… щас вырвет.

Николай забрал тарелку и уже сделал шаг от кровати, но Иван схватил его за руку и хрипло и жалобно спросил:

– Кто я теперь для тебя, Коля?

– Не решил еще, – огрызнулся тот и посмотрел на Ивана устало и раздраженно, но тут же сразу ласково. – Спи давай, – он хотел было освободить руку, но Иван удержал его.

– Ну подожди… подожди… – со слезами в глазах взмолился Иван.

– Ну я хоть немного нужен тебе? Ты не бросишь меня, Коля?

– Да что ж такое?! Что устраиваешь?! Что за детский сад, Иван?.. Что сегодня с тобой? Как подменили, честное слово, – Николай присел на край дивана. – Слушай, а может это не ты от Оли ушел, а она от тебя? – с легкой иронией, но и с сочувствием тоже спросил Николай. – Признавайся, так было? Поэтому капризничаешь? Переживаешь, да?

– Ну причем здесь Оля, Коля, – застонал Иван. – Насрать мне на нее! Я с тобой хочу быть, понимаешь? Навсегда, понимаешь?

– Нет, это просто кошмар какой-то! Наваждение, блядь! – Николай поднялся.

– Это не потому, что ты спрашивал. Не притворяюсь я, правда. Я люблю тебя, Коля, правда! Ты не веришь мне, да?!

– Я сейчас… я сейчас ударю тебя, – взгляд Николая сделался ледяным и жестоким, – Морду тебе разобью, понял? Если не прекратишь эту байду… сейчас же, понял?

– Коля, я… – по щеке Ивана скатилась слеза.

– Закрой пасть! – прорычал Николай и со всей силы, наотмашь… чуть было не ударил, но тут же сдержался, собрался и, не на шутку сердитый, пышущий, казалось, искрящийся яростью, вышел из комнаты, и Иван услышал, как с кухни его друг вызывает «Скорую»…

конец пятой части

The end… почти…

6. (заключительная)