В среду, заехав домой пообедать, я увидела на своем крыльце миссис Делл, в ее длинной норковой шубе, с коричневым пакетом от Еды на колесах.
— Здравствуйте, миссис Делл. Как дела?
— Нехорошо. Я беспокоюсь.
— О чем?
— У мистера Вронского заперта задняя дверь и на ней записка, что он больше не нуждается в наших услугах. Он вам что-нибудь говорил?
— Я с ним не разговаривала, но это кажется странным. Ему нужно есть.
— Если ему не нравилась еда, я хотела бы, чтобы он сказал об этом. Мы будем рады приспособиться, если у него какие-нибудь проблемы.
— Вы с ним не разговаривали?
— Я пыталась. Я постучала в дверь так громко, как могла. Я знаю, что он плохо слышит, и мне не хотелось уходить, если он уже идет по коридору. Вместо этого появилась его сиделка.
Было видно, что ей не хочется говорить, но в конце концов она открыла дверь. Она сказала, что он отказывается есть, и что она не хочет, чтобы еда пропадала зря. Ее поведение было почти грубым.
— Она отменила Еду на колесах?
— Она сказала, что мистер Вронский теряет вес. Она возила его к врачу, осмотреть его плечо, и он похудел на три килограмма. Доктор был обеспокоен. Она вела себя так, будто я виновата.
— Я посмотрю, что можно сделать.
— Пожалуйста. Со мной такого никогда не случалось. Я чувствую себя ужасно, думая, что я что-то сделала не так.
Сразу после ее ухода я позвонила Мелани в Нью-Йорк. Как обычно, я не разговаривала с живым человеком. Я оставила сообщение, и она перезвонила в 3 часа по калифорнийскому времени, когда вернулась с работы. Я тогда была в офисе, но отложила в сторону отчет, который печатала, и рассказала о своем разговоре с миссис Делл. Я думала, что ее насторожит эта информация, но она казалась раздраженной.
— И поэтому вы звоните? Я все это знаю. Дядя Гас жаловался на еду неделями. Сначала Солана не очень обращала внимание, потому что думала, что он просто упрямится. Вы знаете, как он любит поворчать.
С этим было не поспорить.
— Что же она собирается делась с едой?
— Солана говорит, что справится сама. Она с самого начала предлагала готовить для него, но я подумала, что это слишком много, учитывая, что она взяла на себя весь медицинский уход.
Теперь я не знаю. Я склоняюсь к этому, по крайней мере, до тех пор, пока к нему не вернется аппетит. Действительно, я не вижу доводов против, а вы?
— Мелани, неужели вы не видите, что происходит? Она строит стену вокруг Гаса, обрубая все связи.
— О, я так не думаю, — ответила Мелани скептически.
— Ну, а я думаю. Он только и делает, что спит, и в этом нет ничего хорошего. Генри и я ходили туда, но он или «неважно себя чувствует» или «не расположен видеть кого-нибудь».
Всегда какое-нибудь оправдание. Когда Генри все-таки с ним встретился, она заявила, что Гас так утомился после этого, что его пришлось уложить в постель.
— Похоже на правду. Когда я болею, мне хочется только спать. Последнее, что мне нужно, это чтобы кто-то сидел там и пытался развлечь меня болтовней.
— Вы разговаривали с ним последнее время?
— Недели две назад.
— Что, я уверена, очень ей подходит. Она ясно дала понять, что не хочет меня впускать. Мне приходится ломать голову, чтобы поставить ногу за дверь.
— Она его оберегает. Что в этом плохого?
— Ничего, если бы ему стало лучше. А ему делается только хуже.
— Я не знаю, что сказать. Мы с Соланой разговариваем каждые пару дней, и она ничего такого не говорила.
— Конечно, нет. Это она все делает. Что-то не так. Я это хребтом чую.
— Я надеюсь, что вы не предлагаете, чтобы я приехала. Я была там шесть недель назад.
— Я знаю, что это беспокойство, но Гасу нужна помощь. И я скажу кое-что еще. Если Солана узнает, что вы приезжаете, она заметет следы.
— Да ладно, Кинси. Она спрашивала три или четыре раза, не собираюсь ли я его навестить, но я не могу уехать. Зачем предлагать мне приехать, если она делает что-то плохое?
— Потому что она хитрая.
Мелани замолчала, и я представила себе, как крутятся маленькие колесики. Я подумала, что, может быть, достучалась до нее, но она сказала:
— С вами все в порядке? Потому что, если честно, это все звучит очень странно.
— Со мной все в порядке. Это Гас, о ком я беспокоюсь.
— Я не сомневаюсь, что вы беспокоитесь, но все эти вещи, в духе плаща и кинжала, звучат немного мелодраматично, вы не думаете?
— Нет.
Мелани глубоко вздохнула, давая понять, что это все уже слишком.
— Ну ладно. Допустим, вы правы. Приведите один пример.
Теперь я замолчала. Как всегда, застигнутая подобным требованием, я не могла ничего вспомнить.
— Мне так сразу ничего не приходит в голову. Если хотите, я могу предположить, что она дает ему снотворное.
— Ой, ради бога. Если вы думаете, что она так опасна, увольте ее.
— Я не имею права. Это зависит от вас.
— Ну, я ничего не могу сделать, пока с ней не поговорю. Давайте честно. У каждой истории есть две стороны. Если я уволю ее на основании того, что вы сказали, она напишет жалобу в совет трудовых отношений насчет несправедливого увольнения. Вы знаете, о чем я говорю?