В зоне риска. Интервью 2014-2020

– Потому что я не ломаю традиции, а развиваю их. Это жёсткая политическая комедия – редкий нынче жанр. Поставил её народный артист Ширвиндт. У нас в искусстве очень мало политики. Думаю, это неправильно. Сюжет такой: у президента России украли ядерный чемоданчик, и сделал это офицер, который его носил – комедия, не трагедия. Заканчивается история тем, что президент приходит за этим чемоданчиком домой к офицеру. В декабре, когда Владимир Путин в Кремле вручал мне награду, я пригласил его на «Чемоданчик» в Московский театр сатиры. Как мне показалось, Владимир Владимирович заинтересовался.

– Трудно быть писателем в современной России?

– В жизни выигрывает тот, кто угадал свою профессию. У меня сложилось именно так. Если вы себя ощущаете литератором и одновременно готовы работать журналистом, редактором, делать переводы, или, может быть, стать книгоиздателем, то нормальная жизнь и возможность содержать семью вам обеспечены. Но если вы замыслили себя лишь поэтом и кавалером – будет трудно.

– Скажите, почему на слуху одни и те же фамилии современных российских авторов?

– К несчастью, литературный процесс находится под контролем Роспечати. Ею руководят люди, не скрывающие, что они либералы образца 1991 года, снисходительно относящиеся к традиционному направлению, а к патриотическому и русскому – с серьёзным предубеждением. По этой субъективной причине в тени оказалось целое направление: замечательные писатели: Владимир Личутин, Михаил Тарковский, Вера Галактионова, Сергей Алексеев, при том, что книги последнего, например, продаются не хуже, чем детективы того же Бориса Акунина. Так сложилось в окололитертурном пространстве, что если писатель откровенно говорит о своих патриотических взглядах, он попадает в стоп-лист мероприятий, которые проводит Роспечать. А уж в лонг- или шорт-листы премии «Большая книга» он вообще не попадёт. За этим строго следят. Я неоднократно говорил, что мы увидим замечательных писателей, если в этом сегменте государство изменит политику. Но она не меняется двадцать лет. Не изменилась, конечно, и в Год литературы. Достаточно вспомнить имена, звучавшие на открытии и закрытии Года литературы.

– Каким образом должна измениться эта политика?

– У власти и у культуры должен быть своеобразный пакт о взаимном ненападении. Они обязаны существовать как равноправные партнёры. В этом партнёрстве деятели культуры обязательно учитывают интересы государства, а оно, в свою очередь, понимает, что, как только начнёт «строить» культуру и ею руководить, то начнётся стагнация. Например, если власть говорит, что в стране есть межнациональные трения, то не надо обострять национальные обиды с помощью искусства, ибо сглаживают их потом танками. Кроме того, очевидно, что самоокупаемость культуры такая же нелепость, как самоокучиваемость картошки, которая сама себя не окучивает. Власть должна понимать, что обязана содержать культурную сферу в достойном положении. Например, учитывать, что часть налогов, которые платят и деятели культуры в том числе, должна идти на поддержку тех, кто свой путь в искусстве только начинает.

– И цензурой не пугать?

– За последние десятилетия в искусстве произошла резкая депрофессионализация. Не стоит путать идеологическую цензуру советских времён с требовательностью к профессиональному качеству в те же времена, что обеспечивало высокий уровень произведений. Сейчас многие, не способные эту планку преодолеть по причине недостаточного таланта или усердия, пугают себя и других былой или грядущей цензурой. Мои первые книги были экранизированы при советской власти. И я помню эти заседания в Госкино, где 90 % времени было уделено профессиональному разговору: про то, как сделана лента, что надо исправить, чтобы поднять художественный уровень. Про идеологию почти не говорили. Даже не заметили, что первый секретарь райкома партии – вылитый Геринг. По-моему, бездарность и халтуру надо цензурировать в искусстве беспощадно! Впрочем, у молодых кинематографистов снова появляется школа. Им бы набраться немного нормального мировоззрения, потому что они воспитаны на либеральной эклектике.

– Когда-то вы себя тоже причисляли себя к либералам, а теперь говорите, что они приспособленцы. Когда случился этот перелом?