В зоне тумана

Страусовая политика: не видно — не страшно. Жаль, я не могу подойти к Ваське и рассказать, чем он рискует. Хотя Кабан отморозок. Даже если будет знать, не факт, что начнет осторожничать.

Стоп. Кажется, я увлекся й утопал слишком далеко. Закопошилась мысль, а вдруг как я опять сейчас начну ходить на одном месте, пока не добреду до какой-нибудь несуществующей избушки на курьих ножках с несуществующей бабой-ягой внутри. Я поспешил отогнать поганую мыслишку. Не о том надо думать.

Хлюпика надо найти. Причем искать придется ощупью. Не звать же его в сложившейся ситуации. А то так недолго и товарищей накликать, которые мне совсем не товарищи.

Я забрал в сторону, развернулся на сто восемьдесят и пошел обратно. Не покидало ощущение дежа вю. Только если в прошлый раз я орал и меня нашли, то сейчас я нем как рыба, и хрен меня кто найдет в случае чего.

По счастью, ощущение уже виденного осталось на уровне ощущений. Еще пара десятков шагов — и впереди возникли неподвижные пятна. Тени. Рядом трепыхалось пламя. Теперь каждый шаг я делал особенно тщательно, взвешенно. Если мои предположения верны, то с Хлюпиком остался кто-то один. И я захожу сейчас со спины.

Расчет оказался верным. Это стало ясно уже через несколько шагов. Костер понемногу издыхал. Хлюпик лежал рядом с ним на боку. Рожа у него была страдальческая. В паре шагов от Хлюпика сидел, подложив рюкзак под зад, Снейк. Викинг, кажется, смотрел только на пленника, и больше его ничего не волновало. Впрочем, судя по его неподвижности, его и пленник-то не шибко волновал.

Чуть позади него мертвой грудой остались сваленные рюкзаки и лишнее оружие. Ближе ко мне, очень удобно привалившись к куче, стоял «калаш». Хлюпиков кажется. Сердце забилось чаще. Стараясь не издать ни единого лишнего звука, я крадучись двинулся к куче снаряги.

Шаг, еще шаг. Только тихо. Вздрогнул заметивший меня Хлюпик. Я остановился и поднес палец к губам. Как будто он мог что-то сказать с кляпом в глотке.

Еще шаг. Хлюпик скосил взгляд на Снейка, и в глазах его метнулась паника. Связанный посмотрел на меня с такой непередаваемой тоской, словно случилось непоправимое. Неужто Снейк меня заметил? Если судить по глазам Хлюпика, то я готов был в этом поклясться. Но белобрысый бородач сидел неподвижно, как ни в чем не бывало.

От груды снаряги меня отделяли всего несколько шагов. Наплевав на осторожность, я быстро преодолел расстояние и схватил автомат.

С «Калашниковым» я почувствовал себя значительно спокойнее, хотя сердце по-прежнему громыхало, норовя выскочить из груди любым удобным способом, например, через горло.

Адреналин, однако. Не верьте тому, кто скажет, что в зоне не страшно. Здесь страшно всегда. Особенно когда к самой зоне добавляются люди. А тот, кому не страшно, либо дурак, либо бравирует. Дураки долго не живут. Бравада никого до хорошего не доводила.

Я вскинул «калаш» и, уже не таясь, щелкнул предохранителем. Ствол автомата глядел в спину бородатого. Снейк по-прежнему не шевелился, хотя теперь уже ежу было понятно, что мое присутствие для него не секрет.

— Встань, — хрипло приказал я.

— Бери то, за чем пришел, и уходи, — тихо произнес он, не двигаясь с места.

Снейк по-прежнему сидел на рюкзаке, и на коленях у него покоился автомат, которым он отчего-то так и не воспользовался.

— Встань, — повторил я. — Оружие на землю, руки на затылок. И не вздумай дернуться. Одно движение и я стреляю.

Бородач тяжело вздохнул. Рука подняла автомат. Я почувствовал, как палец на спусковом крючке становится влажным. Но опасения были напрасными. Снейк неторопливо выставил вперед руку с автоматом и опустил оружие на землю. Затем встал и повернулся ко мне.

На лице его была недовольная мина. «Мне не нравится команда. Мне не нравится капитан. И вообще… Что? Да! Мне вообще ничего не нравится». Кто это сказал? Не помню. Реплика всплыла сама собой, уж очень бородатая рожа к ней подходила.

— Развяжи его.

Снейк нехотя подошел к Хлюпику, легко поднял его на ноги. Поставил, как взрослый мужик ставит на ноги ребенка.

— Быстрее, — поторопил я.

Викингообразный дернул кляп и принялся распутывать узлы на запястьях. Хлюпик закашлялся. Он заходился долго. До хрипоты, до рвоты. Я поспешно оглянулся, не приперся ли кто на голос.

— Спасибо, — просипел Хлюпик, утирая рот освободившейся рукой.

— Потом, — отмахнулся я. — Иди сюда.

Хлюпик послушно направился ко мне. Спотыкаясь и беспрерывно потирая запястья. Не чувствует, что ли? С непривычки от такого онемения страшно становится. Вот когда пару дней связанный поваляешься и знаешь, что даже после такого руки отходят, привыкаешь и успокаиваешься. Главное, чтоб сильнее, чем нужно, не перетянули. Хлюпику и не перетянули. Это меня вязали так, что глаза навыкат. К Хлюпику серьезно никто не относился.

С другой стороны, ему это сейчас утешение слабое, да и не сказал я ему ничего. Ладно, берем свое и уходим. И так как-то странно все вышло. На удивление легко, будто подвох какой.

— Бери рюкзак, — велел я Хлюпику.

— Не могу, — пожаловался тот, чуть не со слезой в голосе. — Не чувствую ничего. Только колет.