В Зырянском крае. Охотничьи рассказы

– А все потому же, батюшка – те же все пароходы и цепные ей вредят: стерлядь, как и налим, нерестится в реке, на луга она не выходит, это не то что щука, али язь и прочая белевая рыба: та бросать икру идет на водополь, в тихие, укромные места; для стерляди же в самой реке глубокие плеса на это дело требуются и чтоб тоже тихо, спокойно в них было, а какой теперь у нас на Шехне спокой, коли с самой ранней весны, еще берега не обрежутся, пойдут свистать пароходы и туера цепями зазвякают; рыба в тревоге, она повыбросает икру кое-как; много ее так и пропадет без плода, потому молочники, самцы значит, не смогут в перепуге оплодотворять ее чередом. Вот вам и причина, почему стерляди меньше стало. К тому же рыбаков размножилось, да и рыбаков-то таких, кои позабыли обычай стариков – бросать малую стерлядь обратно в воду. Теперь что ее, мелочи-то, переведут, страсть! Мы этого не делали, мы доводили стерлядь до меры[14], а в мерном-то возрасте она уж плодиться может. Вот вам и другая причина.

– Хорошо, положим, так. Ну а от чего меньше стало белевой-то рыбы, Савел Прокопьич?

– А меньше же, батюшка, куда против прежних годов меньше, и сравнить нельзя, какое во всем умаленье стало, что в рыбе, что в дичи и в звери тоже. Вот вы, изволите знать, рядом с вашим Кершиным – лог на берегу, выройка. Как только тронется лед на Шексне, лещи, язи, щука и сорога крупная в нее и бросятся, потому в реке шум от ледяного стора, а в выройке затишье и вода чище. Мы – неводами. Так в прежнее время, как бы вы думали, меньше ста лещей из этой выройки не уваживали, да какие лещи-то, как заслоны: фунтов по десяти, а теперь штук десяток, много полтора попадет – вот вам и вся добыча. Теперь опять насчет заплетов[15] сказать. Все здешние окольные деревни: Воятицы, Березово, Кривое, Бороть, Лутошник, Ерусалим – поголовно ловили заплетами и не знали, куда девать рыбу: на целое лето насаливали щучины, судаков, окуней про свое продовольствие и в продажу; язя, леща и всякой белевой рыбы шло дюже много – и по помещикам, и на проризные рыбинским скупщикам. А ноне и заниматься то этой ловлей не стоит: снастей не окупишь. Дай бог, в весну рублев на десяток нарыбачить: совсем бескорыстное дело, потому немного и охотников осталось теперь на эту ловлю – бросили! А что налима лавливали на чарту[16] переметами, уму невообразимо: кроме продажи целые кадушки одних печенок да молок насаливали рыбаки про себя: и этой ловле пришел теперь конец – вот уж года четыре, как и я ее пошабашил, потому не стоит: на четыре, на пять концов привезешь за утро шесть, семь налимчиков по фунтику: какая это ловля? Плевое дело эта ловля! Сильное умаленье в рыбе стало, батюшко, сильное.

– А помнишь, как в прежнее время на метлицу рыба-то удилась, Савел Прокопьевич?

– Что говорить, помилуйте! Да этого времени, бывало, целый год с нетерпением дожидаешь. Как только чертеж появится – язков понаделаешь, заплави приготовишь, переметы изладишь; и как падет метлица, так недели полторы с реки и не сходишь, так все и ловишь рыбу то на уду, то переметами. Ваш батюшка куды какой охотник бывал на эту ловлю: днюет и ночует на язке, и кушать и чайку, бывало, принесут ему туда; ну, да и то сказать, занятно: как начнется клев, так только успевай таскать – рыба все крупная: заходит на уде точно добрый конь на корде, душа замрет!.. Вытащишь, бывало, язища, страх посмотреть, как поросенок добрый, фунтов десять, двенадцать весу. По четырнадцати фунтов лещей доводилось выуживать. Помню я, годов двадцать тому, удил я с вашим батюшкой около Кертина: он на том берегу, я на этом. Язок у меня сделан был на глубоком месте, и приступила ко мне язовина, поверите ли – таскать не успеваю. Сперва удил на две уды, дошло до того – на одну начал удить – подсекать не успеваешь, только бросишь – цоп ко дну! Смотришь – язина фунтов шесть, поволок… а у другой удочки тоже поплавок скрылся – не знаешь, что и делать. И как бы вы думали: с самого раннего утра до позднего вечера такой клев держался, маковой росинки в рот не попало, ни пивши, ни евши весь день просидел на язке, не отрываясь от уженья. Наудил я в тот день более восьми пудов все язовины, а что посрывалось – счету нет. Крупных больно не было, однако фунтов по восьми штучки провертывались, но немного: все больше ровной язь – фунта на четыре, на пять. Меньше трех тоже ни одной штучки не было. Так вот, батюшко, каково в прежние годы уженье-то бывало на метлицу, ноне и это покончилось по милости пароходов – язков делать нельзя стало: не удержишь – волной повыкачает. Изволили заметить, какую пароходным ходом волну расстилает на берег: аршина на два катает она по заплесну. И метлицы у язка от этой волны тоже не сохранить: всю повыбьет, да и рыба с пароходством перестала держаться у берега. Как штук пятнадцать этих фыркунов пробежит в день-то, какое тут уженье! Вот я и довел вас до местечка: садитесь к ивовому-то кустику, а удочку забрасывайте на струйку: сорожняк тут станует и язишки малым делом водятся, окунь опять изредка берет: забрасывайте-ко благословясь.