V1

Следователь вчера дал почитать мне первую полосу газеты, на которой мама публично отказывается от меня, а затем стал смотреть мне в глаза. Хотел увидеть мою реакцию. Наверняка он очень сильно удивился, когда я со спокойным выражением лица, не изменяя ни одной тональности в голосе, спросил его, не могу ли я прочитать гороскоп. Хотя я и без гороскопа могу сказать, что сулят мне звезды. С того маленького окошка они очень яркие и красивые. Я помнил, что сегодня мне исполнилось восемнадцать лет… Или не сегодня?

Или не исполнилось? Может быть, я повернул пистолет дулом на себя и случайно умер. Остался лежать на земле, а Лена с ее парнем начали набирать дрожащими руками телефон «Скорой помощи». Меня положили на носилки, накрыв черным полиэтиленовым пакетом, а эта компания объясняла бы полицейскому, почему я умер прямо на их глазах именно на этом месте. Так было бы лучше.

И через эти же самые три дня меня оплакивали бы все те, кто меня знал, мой класс. Меня бы наконец-то стали хоть немного ценить, а фотография в рамке стояла бы возле входа в школу. Да, определенно так все и произошло. А может и не так, но то, что я уже умер, сомнений не вызывает. Мертвые ничего не чувствуют, как и я.

Но мертвые не любят живых. Скорей наоборот, это живые любят мертвых. Что бы ни произошло, но я очень люблю маму. Я подвел ее и это прекрасно понимаю, но мне очень холодно и одиноко здесь, в этой бетонной яме с маленьким окошком и решётками.

… День сменяет ночь, а каждая минута, проведенная в этом месте, заставляет меня поверить, что Бога нет… Но только для меня его нет. Невыносимо. Чудовищно. Это место хуже Ада на Земле. Скудная еда, и стены… Они словно давят на меня, говорят мне о моём преступлении больше, чем я сам. Каждую минуту я хочу, чтобы все закончилось, но вместо этого я вынужден смотреть на эти приторно зеленые верхушки деревьев в такое время года сквозь металлические прутья моей тюрьмы. Хочется плакать, но тогда я утону в слезах.

И тут я услышал, как повернулся ключ в замочной скважине моей двери. Знаете, что это значит? Меня переводят. В другую камеру, не одиночную. Где сидят преступники, воры и наркоманы, которые, попав в «Колодец», оказались дома. И вот я опять иду по длинному коридору, глядя в упор на разбитый кафель мертвого дома.

Представьте на секунду, что вы идете по улице. Вам не нравится ни район, по которому вы гуляете, ни прохожие, вам вообще здесь ничего не нравится. Вдобавок начинает лить дождь, а так как у вас нет зонтика с собой, вы спешите на остановку, задумываясь о том, что день явно не задался. Вдруг прямо вам в лицо врезается автомобиль.

Удар именно такой силы я ощутил от первого постояльца моей новой камеры, и это было последнее, что я помню. Я рухнул на этот замытый грязный кафель как кусок вяленого мяса, оставляя за собой повсюду фонтаном алый цвет. Надзиратели СИЗО № 1 знали, кого они переводили в камеру к уголовникам и зачем. Они просто выполняли приказ начальника изолятора, полковника Головина. Он тоже принял это решение скрепя сердцем, на пьяную голову. Надо же было дочку помянуть…

Знаете, я смотрел много фильмов и прочитал много книг, в которых было огромное количество умных мыслей. Из них я помню одну, но помню дословно, и цитирую ее сам себе постоянно: «При помощи лжи художник создает правду». Неужели все время, пока я жил, за все эти восемнадцать лет, я жил во лжи? Могу ли я назвать то, что узнал об этом мире, правдой? Что в моей голове реально, а что – плод воспаленного воображения? И почему все эти вопросы приходят мне на ум, когда я лежу на полу в луже собственной крови? ОТКРОЙ ГЛАЗА!

И я открыл их. Я лежу уже ни на полу, а на относительно мягкой шконке этой самой камеры. Остальные заключенные больше не пытаются бить меня, а рядом с кроватью стоит спиной ко мне и машет пером на уголовников какой-то взрослый дядька интеллигентного вида. Он что-то кричит им, но слов не разобрать. В голове стоит ужасный шум, в глазах двоится, а я начинаю думать, что Бог все-таки есть, только не в привычном Библейском понимании, а в людях, нас окружающих. И сегодня один из таких людей, я так понимаю, мне помог. А значит, я еще не безнадежен. Значит, во мне есть душа, если за нее так впрягаются. И я лёг спать.

Впервые за столько дней я улыбался.

6

Длинный, вытянутый, орлиный в профиль нос, греческие скулы, небольшие залысины и невероятно тяжелый острый взгляд – пожалуй, так я могу описать человека, спасшего мне жизнь в Богом забытом месте. Удивительный контраст: как в этом щуплом, низком и сутулом интеллигенте лет тридцати – тридцати пяти может быть столько силы, позволяющей ему не бояться ни одного убийцы. Самое интересное, что абсолютно каждый это знал, и не хотел связываться с ним. Он мог сломать каждого из них, а они его – нет. Вот какой взгляд был у этого человека.