Ва-банк

Разгорелась дискуссия, но не жаркая, скорее умеренная. Я услышал, как эти храбрецы объясняют, почему они выступают в нашу защиту. Мы с Ритой все еще стояли на крыше с зажигалкой наготове. Судя по всему, тем четверым удалось убедить толпу оставить нас в покое: она схлынула безо всяких угроз.

Уф-ф! Пронесло! Все висело на волоске, а впрочем, для некоторых из них тоже. Больше нас не беспокоили.

Четверо наших защитников оказались работниками муниципальной службы водоснабжения в Каракасе. Дело в том, что боковые двери в бар «Кати», те, что ближе к тупику, находились рядом с воротами в автопарк службы. Через эти ворота сновали туда-сюда машины-цистерны, доставлявшие воду в разные части городка, где по той или иной причине ее не хватало. Естественно, люди из этой службы придерживались в основном левых взглядов. Мы их часто подкармливали, а когда они заглядывали к нам за бутылкой кока-колы, мы не брали с них денег. В общем, мы были добрыми соседями, и рабочие понимали, что для нас они такие же люди, как и другие. В условиях диктатуры они почти никогда не заговаривали на политические темы, но бывали случаи, когда после хорошего подпития у них с языка срывались неблагоразумные, неожиданные, неосторожные слова, что приводило к аресту или увольнению с работы.

Иногда кому-нибудь из нас, мне или Рите, удавалось через какого-нибудь из наших клиентов добиться освобождения виновного или восстановления его на службе. Между прочим, среди сенаторов, депутатов или военных было очень много добрых и отзывчивых людей. Редко кто отказывал нам в услуге.

В тот памятный день работники службы водоснабжения с большим мужеством и риском (иначе не скажешь) пришли отплатить нам добром за добро. И вот что интересно: два других наших заведения тоже не пострадали, с ними повторилось то же чудо. В «Ниночке» не разбили даже ни одного стекла. В «Нормандии», что стояла напротив ужасной Seguridad Nacional, в самой горячей точке революции, где стреляли без разбору, в кого и куда попало, где революционеры грабили, жгли и крушили направо и налево все коммерческие заведения на проспекте Мехико, в нашей «Нормандии» ничего, абсолютно ничего не было разрушено или украдено. Каким чудом? Я до сих пор не знаю.

* * *

При Пересе Хименесе на первом месте была железная дисциплина, работа и поддержание общественного порядка. В течение десяти лет никто ни о чем не спорил, все были послушны. На прессу набросили намордник.

При Ларрасабале, человеке флотском, все танцевали, пели, никто никого не слушал, говорили и писали все, что взбредет в голову умным политикам и демагогам; при полном попустительстве болтали глупости, жили на всю катушку. Свобода пьянила, дурманила. И это здорово, дышать стало легче.

Более того, моряк – поэт, художник в душе – сочувствовал тысячам несчастных и бедных, хлынувших, как волны, со всех концов Венесуэлы в Каракас. Он создал «План экстренных мер» по оказанию помощи обездоленным слоям населения и ухлопал миллионы из государственной казны.

Он обещал провести выборы и сдержал слово. Выборы были подготовлены и проведены свободно и демократично. Адмирал вышел победителем в Каракасе, но общую победу одержал Бетанкур. Он сразу же столкнулся с трудной ситуацией: не проходило и дня без заговоров, без стычек с реакционерами.

Я только что купил самое большое кафе в Каракасе – «Гран-кафе» на улице Сабана Гранде. В нем было более четырехсот посадочных мест. Еще в тысяча девятьсот тридцать первом году Жюло Уинар, ограбивший ювелирный магазин «Леви», назначил мне там встречу. Как-то в коридоре тюрьмы Санте он сказал мне: «Мужайся, Папи, встретимся в „Гран-кафе“ в Каракасе!» И вот я пришел в условленное место, правда спустя двадцать восемь лет. Но я все-таки пришел, и в качестве владельца. А Жюло – нет.

У меня пока все вроде бы шло хорошо. Но для Бетанкура политическая ситуация в стране была отнюдь не легкой задачкой. Чудовищное покушение, совершенное на него, потрясло до основания еще юную и очень шаткую демократию.

Когда президент на своем автомобиле ехал на официальную церемонию, дорогу ему перекрыла машина, начиненная взрывчаткой и управляемая дистанционно из Сан-Доминго рукой диктатора Трухильо. Начальник военного сопровождения был убит, шофер тяжело ранен, генерал Лопес Энрикес и его супруга страшно обгорели, а у самого президента обе руки обуглились почти по локоть. Спустя сутки, с забинтованными руками, президент обратился к нации. Это казалось настолько маловероятным, что некоторые решили, что говорит не президент, а его двойник.

Вот в такой атмосфере эта благословенная страна начинала заражаться вирусом политических страстей. Все становились носителями этого микроба, или почти все. Засновали шпики и фараоны – рождалась новая, дотоле неизвестная раса. Среди функционеров появилось много таких, кто злоупотребляет своими политическими связями. Возникла ужасная фраза: «Здесь командуем мы».