Ва-банк

— Делаю первые шаги. Кажется, родился заново. Или заблудился, как мальчишка, и не знаю, какую дорогу выбрать.

— Дорог достаточно. Оглянись и увидишь. Кроме одного — двух исключений, все наши компаньоны пошли прямым путем. Я в Венесуэле с 1928 года. Ни один из бывших заключенных не совершил в этой стране нового преступления. Все женились, заимели детей, живут честно, приняты местным обществом. Забыли свое прошлое настолько, что и не скажут теперь, за что погорели. Все это очень далеко и не имеет для них значения.

— У меня другое дело, доктор. У меня большой счет к людям, которые упрятали меня сюда вопреки закону — на тринадцать лет страданий и борьбы за выживание. И чтобы предъявить им счет, мне надо уехать во Францию, а для этого необходимо много денег. Нынешняя моя должность не даст мне такой суммы. И еще изводит мысль о перспективе кончить дни на затерянной золотой шахте… Мне уже мерещится Каракас.

— Ты думаешь, ты один такой прыткий? Послушай историю одного знакомого парня. Его зовут Жорж Дюбуа. Подросток из трущоб Ля-Вилетт, алкоголик-отец, мать с шестью детьми ходила по барам Северной Африки, снимала клиентов. Парня звали Жожо. Он перебрался из одной колонии в другую уже в восемь лет. Начал с воровства фруктов в лавках. Получил несколько сроков в аббатстве Роллер, потом, когда ему стукнуло двенадцать, настоящий срок в настоящей колонии усиленного режима. Не мне тебе говорить, чему мог научиться двенадцатилетний мальчишка у восемнадцатилетних парней, соседей по камере. Он был хилым, и у него оставалась одна защита — нож. Один из молодых извращенцев — его мучителей — получил в конце концов кинжал в брюхо, и власти отправили Жожо в Эссе — учреждение строгого режима для неисправимых преступников — до двадцати одного года. Отсидев, он с сопроводительным письмом поехал в штрафбат в Северную Африку, поскольку обычная армия ему была заказана. Вручили несколько заработанных франков и адье.

Беда в том, что у парня было сердце. Конечно, пройдя тюрьму, он, что называется, заматерел, но нежная душа у него сохранилась.

На станции он увидел поезд, отходящий на Париж. Прыгнул в скорый, и вот он в столице. Шел дождь, когда он сошел на перрон. Он стоял под навесом и думал, как добраться до Ля-Вилетт. Там же стояла некая девушка. Она взглянула на него. До сих пор все женщины для него «материализовывались» в толстой жене охранника в Эссе, с которой он пару раз переспал, но живы были в памяти рассказы старших парней о своих похождениях. Правда это или нет, он не знал. Никто до сих пор не смотрел на него так, как эта девушка; они разговорились:

— Откуда ты?

— Из деревни.

— Ты мне нравишься, парень. Почему бы нам не пойти в отель? Я бы доставила тебе удовольствие, мы бы согрелись…

Жожо весь затрепетал. Для него это было как сон наяву, а она к тому же нежно коснулась его рукой. Любовь оказалась тяжелым испытанием. Девушка была совсем юная и полная нежности.

Насладившись друг другом до полного изнеможения, они сидели на постели и курили, и девушка спросила:

— Ты первый раз с женщиной в постели?

— Да, — смутился он.

— А почему так долго ничего не было?

— Я был в колонии.

— Долго?

— Очень.

— Я тоже была в колонии. Бежала.

— А сколько тебе?

— Шестнадцать.

— А откуда ты?

— Из Ля-Вилетт.

— А улица?

— Рю де Руэн.

Это же была улица Жожо! Он замер в ужасе.

— А как тебя зовут?

— Жинетт Дюбуа.

Это была его сестра. Они оба закричали от стыда и горя. Потом каждый рассказал о своем пути. Жинетт и остальных сестер Жожо постигла участь брата — колонии и тюрьмы. Мать попала в сумасшедший дом. Старшая поступила в публичный дом для арабов в Ля-Вилетт. Они решили навестить ее.

Тихонечко выскользнуть из отеля, чтобы свинья в униформе не заметила их, не удалось.

— Ты, шлюшка, разве я не предупреждал тебя, чтобы ты не приставала ни к кому? — И он грубо разъединил их. — Дай-ка я сам малость потешусь, ты, грязная тварь.

Этого Жожо вынести уже не мог. Он вообще слабо представлял себе, что происходит. Выхватив свой складной армейский нож, он с силой воткнул его в грудь этого борова.

Его арестовали, и все двенадцать присяжных единодушно приговорили его к смерти, но президент республики помиловал, и ему дали пожизненную каторгу.

Так что он уцелел, Папийон, и сейчас живет в Кумане, это такой порт. Он стал сапожником, женился, у него девять детей, все ухоженные, бегают в школу. Один из старших в том году поступил в университет. Каждый раз, когда бываю в Кумане, навещаю их. Ничего пример? Поверь мне, у него тоже огромный счет обществу. Ты ведь не исключение, Папи. Большинству есть за что отомстить. Но ни один не покинул Венесуэлу ради этого. Я верю тебе, Папи. Если ты задумал ехать в Каракас, езжай, но у тебя, я думаю, хватит здравого смысла жить там, не нарушая закона.