Ва-банк для Синей бороды, или Мертвый шар

– Полиции все известно, – нагло заявил Родион, не имевший в распоряжении ничего, кроме логики и умения делать выводы. – Где этот ребенок сейчас?

– Вы делаете мне больно.

– Потерпите. Ах, в моральном смысле? Облегчите боль признанием.

– Умерла при рождении, – тихо ответила Липа и отвернулась. Быть может, чтобы не показывать слез. Или что там происходит с женщинами, когда они не в себе. Но полицейскому со стальным сердцем это не помешало:

– Где похоронена?

– На Смоленском.

– Кто отец?

– Да кто его знает…

– Из сиротского дома попали в дом терпимости?

– Куда же деваться бедной сиротке, красавчик. – Незнамова подмигнула обольстительно, как будто вмиг позабыв свои горести. Нет, все-таки не такая уж плохая актриса, зря антрепренеры отказались.

– К Ардашевой, что ли?

– Какой прыткий. Проболталась, старая карга. Вам-то что? Было и быльем поросло.

– Нет, не поросло. Иначе рок не собрал бы три жертвы. Наверное, безвинные.

Кажется, Незнамова опять не поняла. Или сыграла мастерски, хоть таланта не было.

Ослабив хватку, Родион перечислил тела в порядке обнаружения. О предсмертной записке тоже не забыл.

– Горничная наложила на себя руки? – с необычайным интересом спросила Липа. Прямо-таки с неприличным интересом.

– Чего не бывает от несчастной любви к господину Бородину.

– Вы меня заинтриговали…

– Логика подсказывает, что яд, которым была отравлена госпожа Нечаева, принесла Тонька. И тут надобно задать главный вопрос. Понимаете какой?

– Нет, – искренне призналась Липа.

– Почему флакончик бромэтила предназначался ей, а не вам?

Судя по задумчиво наморщенному лбу, барышня взвешивала. Тщательно и осторожно. Ведь на одной чаше весов помещалась ее жизнь.

– Я могу быть свободна?

– Это во Врачебно-санитарном комитете узнайте.

Не прощаясь, Липа быстро пошла в сторону меблированных комнат.

За спиной бесшумно вырос Курочкин:

– Хитрая бестия.

– Блоха, сами же окрестили, – сказал Родион с некоторым уважением. – Не упустите ее сегодня вечером, Афанасий Филимонович. Теперь она знает, что за ней следят. Будет осторожничать и хитрить. Сегодня должно что-то произойти. Очень важное.

– Никуда не денется, – заверил филер.

От этих слов стальное сердце чиновника полиции стало биться уверенней и спокойней. Жаль, что шальная догадка не подтвердилась: на зрачках Липы не было и следа наследственной искры.

10

Бильярдный зал Hotel de France с трудом вмещал зрителей, собравшихся ради редкого зрелища. Показательное выступление давал гений французского карамболя монсеньор Клавель, скромно названный в афише профессором бильярда. Посмотреть было на что, это вам не кунсткамера с уродами и не заезжая певичка. Клавель демонстрировал подлинное искусство владения кием. Начал с того, что с одного подхода набрал 150 очков в трехшаровый карамболь, всухую выиграв партию. Получив заслуженные бурные аплодисменты, монсеньор занялся карамбольными фокусами. Публике было предложено заказывать любые удары: оттяжки, дуплеты, триплеты – выполнял любые просьбы с любой позиции. Далее начались невообразимые чудеса. Установив цилиндр в центре стола и положив в него красный шар, Клавель ударил так, что биток завертелся вьюном, подпрыгнул, скакнул в цилиндр и стукнул шар.

Скромно поклонившись в ответ на бурю восторгов, монсеньор поставил бутылку, на горлышко водрузил красного и невообразимым ударом сбил его карамболем – от белого шара. Но верхом искусства стал удар в стиле Вильгельма Телля. Установив на растопыренных пальцах маркера шар, словно яблоко, Клавель сбил его от двух бортов и карамболя, что объяснению физикой уже никак не поддавалось. Что тут скажешь: виртуоз. Это вам не на скрипке пиликать, тут головой думать надо.

Публика неистово бисировала. Общий восторг захватил даже Родиона. Отбивая ладони, он посматривал на Ирму, которая радовалась чудесам сдержанно. И не он один посматривал. Затеряться в мужском обществе даме с пиратской повязкой так же трудно, как хорошенькой блондинке. Взгляды все равно будут жалить.

Фрейлейн фон Рейн, кажется, давно привыкла к производимому ею впечатлению и не тратила внимания на пустяки. Ее вниманием целиком завладел Бородин, который переживал триумф Клавеля со смешанным чувством зависти и обожания. К этому часу Нил Нилыч некоторым образом преобразился. Следов похмельной печали как не бывало, вечерний смокинг сидел на нем как родной. В общем, Бородин сиял как дорогой, даже роскошный подарок.

Клавель как раз решил удивить номером с кружащимися шарами, когда Родион требовательно дернул за локоть. Нехотя оторвавшись от зрелища, Бородин отошел к самому дальнему столу, выставил пирамиду и протянул кий:

– Охота вам в такой вечер заниматься ерундой? Может, отложим?

Суровый юноша проигнорировал жалобный тон. Приняв инструмент, внимательно осмотрел, словно боялся подцепить занозу, и повертел колесом:

– Куда бить?

Лицо Бородина исказила гримаса. Поставив на меловую линию красный шар, ласково, как несмышленышу, объяснил, что битком надо разбить пирамиду, а кий держать так же свободно и легко, как держит смычок хороший скрипач.

– Покажите, – последовал строгий приказ.