Ва-банк для Синей бороды, или Мертвый шар

Родион попросил письма, но оказалось, Москвин благополучно их забыл. Хотел положить – и забыл. Где остановилась дочь, тоже не знал, вернее, знал, она что-то писала, но начисто вылетело из головы. И только фото было при нем. Со снимка глянула натуральная кукла: круглое личико, вздернутый носик, локоны и пухлые губки с пышными щечками. Конфетка, одним словом. И как у папаши ума хватило такое дитя отпустить? Видно, крутит отцом как хочет.

– Какого цвета у нее глаза? – вдруг спросил Ванзаров.

– Волшебные, как цвет огня, из которого родилась богиня Афина. – Доктор расплылся в сладких грезах. – Мы и назвали ее в честь глаз Афиной…

Что-то много голубоглазых красоток стало попадаться чиновнику полиции. Явно не к добру. А тут еще дух любопытства, надо сказать, жуткий нахал, начал теребить и требовать показать отцу баночку. Он же доктор, должен выдержать. Но Ванзаров приструнил разгулявшегося духа.

– Не волнуйтесь, никуда она не денется, все будет хорошо, найдем, – отчаянно соврал Родион. Не мог же сказать правду о том, что бывает с одинокими красивыми девушками в столице.

– Благодарю вас от всей души. – Допив чай до капельки, доктор встал. – Когда позволите заглянуть?

– А вы куда собрались? – строго спросил Ванзаров. – Вас же обокрали…

– Ничего, как-нибудь. Вот Афиночку увижу – и домой.

Проклятье стального сердца чиновника полиции – это жалость. Родион подхватил Москвина и отвел в ближайший трактир Жукова, где запихнул в голодного солидный обед. Там же за столом набросал краткое, но строгое письмо маменьке, усадил осоловевшего страдальца на извозчика, заплатив вперед, и отправил в отчий дом, где его примут как родного. И варенья, наверное, к чаю дадут.

Как иначе мог поступить Ванзаров? Он ведь чиновник полиции – кому же, как не ему, помогать и защищать. Помогать бескорыстно – это ведь естественное свойство человека, разве нет? Помогать бедным и защищать слабых без раздумий и выгоды – не эта ли простая способность делает нас людьми, а вовсе не дура-эволюция, придуманная полоумным Дарвином? Так ведь?

Родион не чувствовал, что совершил нечто важное или хорошее. Он поступил естественно. Нет, все-таки одно чувство испытывал: ужасную тяжесть в желудке от переедания. Доктор отказывался есть без Ванзарова, пришлось и ему налегать.

Тяжко дыша и с трудом направляясь к участку, Ванзаров не сразу заметил фиакр. А заметил, когда чуть не налетел на Бородина.

Нил Нилыч сменил костюм и, как видно, настроение. Вид имел напуганный и растерянный. Сытая леность растаяла, как и не было. Сразу ясно: что-то случилось. Даже спрашивать не пришлось. Бородин протянул почтовый конверт.

Внутри оказался листок, на который приклеили типографские слова:

– Что это? – чуть не жалобно спросил Нил.

– Опять на подоконнике? И никто не видел? Появилось неизвестно как и когда?

Догадка попала в цель. Бородин поежился:

– Вернулся, захожу в спальню. Окно распахнуто, а на нем это… Надо было не трогать, уж извините, растерялся. А как прочитал… Сразу к вам. Выручайте, Родион Георгиевич. Что мне теперь делать? У меня свадьбы… То есть женитьба на носу. Как же быть?

Этот вопрос требовал не ответа, а серьезного расследования. Без приглашения запрыгнув в фиакр, Родион приказал:

– Поехали, на месте разберемся. Все-таки грозят вам боги бедствиями? А говорили, рока над семейством нет. Может, вспомните?

Бородин хлестнул невинного коня.

Буцефал понесся галопом.

16

Долгий день варенья месяца Вареня клонился к закату. Белый домик среди зеленой гущи казался нарисованным. Тишина и безветрие царили кругом. Мир, покой да благодать. Только в рамку повесить и любоваться долгими морозными вечерами. Но элегический настрой, видимо, не проник под толстую шкуру чиновника полиции. Когда фиакр подкатил к заборчику, Ванзаров строго потребовал, чтобы Бородин оставался на месте. Именно так: не сходя с места. Удрученный бильярдист был согласен на все.