Ваал

Клеопатра Сергеевна. Я вам верю, Мирович, и сама вам признаюсь, что я вас люблю. Но я хочу вам рассказать прежде про себя: я горда очень, Мирович, страшно горда и самолюбива!.. Может быть, меня бог за это и наказывает!.. Господин Бургмейер этот еще издавна благодетельствовал нашей семье; он выкупал отца из ямы; содержал потом мою бедную больную мать; меня даже воспитывал на свой счет!.. Мне беспрестанно говорили, что он спаситель наш и что я должна за него выйти замуж. Он мне очень не нравился, но я не хотела ему оставаться обязанной за себя и за семью мою и решилась собою заплатить ему за все это!.. После того я стала привыкать к нему... Мне казалось, что он-то уж очень меня любит: каждое слово мое, каждое маленькое желание мое были законом для него! Я капризничала над ним часто, он все это переносил; когда я делалась больна, он совершенно терялся. Мне думалось, что если я полюблю кого-нибудь другого, то это для Бургмейера будет ужаснее потери чести, состояния, самой жизни даже! В прошлом году я встретилась с вами, Вячеслав, и полюбила вас с первой же минуты!.. Вы заговорили со мной, я не помню о чем, но только совершенно о другом, о чем всегда другие говорили при мне. Я всю жизнь только и слышала, что какой товар выгоднее купить, чего стоит абонемент итальянской оперы; меня возили по модисткам, наряжали, так что вы показались мне совершенно человеком с другой земли. Сначала я была в восторге от моего чувства к вам, но потом я испугалась: мне сделалось жаль Бургмейера, сделалось страшно за самое себя - мне казалось, что ты меня любишь только мимолетною любовью! Я отвергла тебя; но надолго ли бы сил моих хватило на это, я не знаю, и, конечно, рано или поздно, а я сказала бы тебе всю правду, и теперь только случай поторопил это. Муж мой (с грустной усмешкой), после всей-то воображаемой мною любви его ко мне, на днях мне говорит: "Дела мои запутались и зависят от Мировича; поди к нему, кокетничай с ним, соблазни его и выпроси у него согласие не вредить мне!" Слыхал ли ты, Вячеслав, чтобы какой-нибудь муж осмелился сказать жене своей, самой грязной, самой безнравственной, подобную вещь! Я в минуту же вырвала из души к Бургмейеру всякое малейшее чувство и пришла к тебе! Сделай по его, как он просит, заплати ему этим за меня и возьми меня к себе!

Мирович (все с большим и большим волнением слушавший Клеопатру Сергеевну, при последних словах ее встал с своего места). Клеопатра Сергеевна, за откровенность вашу я и сам отплачу вам полной моею откровенностью: что обладать вами есть одно из величайших блаженств для меня, вы сами это знаете; но тут, подумали ли вы об этом, нас может, как вы сами желаете того, соединить только, я не скажу - преступление, нет, а что-то хуже того, что-то более ужасное!.. Соединить мой подлый и бесчестный поступок!

Клеопатра Сергеевна. Тут не будет, Вячеслав, бесчестного поступка с твоей стороны... Муж мой сам мне сказал... предо мной ему нечего было выдумывать и лгать... сказал, что он весь свой подряд исправит потом.

Мирович. Какая ж польза будет от его исправления? Я все-таки войду с ним в плутовскую сделку; но, наконец, я ни слова бы не говорил, если бы только это касалось меня. Пусть меня клеймят и позорят! Тому, что я пылаю к тебе неудержимою любовью, - никто, конечно, не поверит. Нынче этому никто не верит! Все назовут меня сладеньким селадоном, готовым из-за хорошенькой женщины сделать всевозможный гадкий поступок. Я все бы это перенес, но, сокровище мое, тут тебя заподозрят и объяснят, что ты была сообщницей твоего мужа.

Клеопатра Сергеевна. Нет, Вячеслав, я не сообщница его!.. Я люблю тебя больше всего на свете и прошу тебя за мужа, потому что хочу навеки и навсегда с ним расстаться и расквитаться.

Мирович. Знаю я, Клеопаша, и все это вижу!.. Если бы ты только знала, какую я адскую и мучительную борьбу переживаю теперь!.. Тут этот манящий меня рай любви, а там - шуточка! - я поступком моим должен буду изменить тому знамени, под которым думал век идти! Все наше поколение, то есть я и мои сверстники, еще со школьных скамеек хвастливо стали порицать, и проклинать наших отцов и дедов за то, что они взяточники, казнокрады, кривосуды, что в них нет ни чести, ни доблести гражданской! Мы только тому симпатизировали, только то и читали, где их позорили и осмеивали! Наконец, мы сами вот выходим на общественное служение, и я, один из этих деятелей, прямо начинаю с того, что делали и отцы наши, именно с того же лицеприятия и неправды, лишь несколько из более поэтических причин, и не даю ли я тем права всему отрепью старому со злорадством указать на меня и сказать: "Вот, посмотри, каковы эти наши строгие порицатели, как они честно и благородно поступают". Ты, Клеопаша, как женщина, может быть, не поймешь даже в этом случае моих чувств...

Клеопатра Сергеевна. Напротив, Вячеслав, я все это понимаю и больше ещё начинаю тебя любить и уважать за то!.. Господь с тобой, иди своей дорогой!.. Я не буду тебе мешать... (Встает с своего кресла.) Прощай!

Мирович (в тоскливом недоумении). Но куда же ты идешь?