Последние слова, которые ему удалось выдохнуть перед тем, как потерять сознание, были:
— Одна капля… ― а дальше мне пришлось трясущимися руками открывать замершему парню рот, и, мыча сквозь слёзы:
— Только не вздумай умирать, зануда, прибью… ― вытряхивать на язык густую, как смола, никак не желавшую покидать флакон каплю зелья.
Время шло, но ничего не менялось ―
— Ожоги… Надо же, какая нежная кожа, ― думала я, прикрыв лицо бедняги сначала его же платком, а потом оторванным куском собственной нижней юбки.
И чудо свершилось ― Бадди, наконец, пошевелился, хрипло задышав, и даже смог сесть, правда, с моей помощью. Веки дрогнули, и я с трудом сдержала крик удивления ― его ярко синие глаза стали темнее южной ночи. Впрочем, голос остался прежним ― возмутительно холодным:
— Я срочно должен отсюда уйти…
Охотно с этим согласилась:
— Именно ― быстро возвращайся в свой мир, пока снова не грохнулся в обморок.
Он тяжело вздохнул:
— Ты
Интересный, конечно, поворот… В Академию его вести было нельзя ― после взрыва как пить дать загремим в застенки, потому что рассказу полоумного курсанта никто не поверит, да ещё этот труп, будь он неладен… Настоятель наверняка постарается спихнуть его на нас.
Но, несмотря на нерадостные перспективы, уже через минуту я, поддерживая почти ослепшего Бада, спешила в противоположную от Академии сторону ― в лес. Там почти полгода назад, пытаясь собрать грибов на похлёбку, вечно голодный курсант случайно обнаружила то ли хорошо замаскированный разбойничий схрон, то ли брошенную охотничью землянку. Это место стало моим тайным убежищем и сейчас идеально подходило для того, чтобы спрятать странного напарника.
С горем пополам мы добрались до укрытия, больше всего походившего на прикрытую густым лапником нору крупного животного ― из мебели там были только лавка, крошечный стол у земляной стены и самодельная печь. Но выбирать не приходилось, из грустного бреда Бадди стало понятно ― не выздоровев, он не сможет отправиться в свой мир, а значит, примерно через шесть дней мерзкое «нечто из шкатулки» разорвёт нарушительницу клятвы на куски. Возможно, напоследок закусив сахарными косточками ― такой расклад курсанта Ваари Тэй точно не устраивал…
И я, во всех смыслах,
Так много я ещё не воровала со времён проклятого приюта, научивший бедовую девчонку многим сомнительным, зато крайне полезным для выживания вещам ― да хранят демоны его толстые стены, за которыми неслышно стонов несчастных детей… Зато у Бадди появилась постель, еда, лекарства от ожогов и даже ночной горшок. Я прибегала к нему, как только могла, чтобы накормить, натаскать воды для умывания, постирать бельё, но, прежде всего, узнать:
— Как, ё-моё, здоровье, напарник? Сможешь переместиться, а?
И в очередной раз считая, сколько осталось времени до «казни», стиснув зубы, биться головой о стену, слыша трогательное, чтоб его:
— Прости, Ваари, не могу, сил не хватает… Клянусь, этого не должно было случиться, обычно приступы накрывают меня раз в полгода…
Отдышавшись, зачем-то спрашивала, заранее зная ответ:
— Как думаешь, когда тебе полегчает? ― надеясь на этот раз услышать что-нибудь ободряющее. Но снова подобно пощёчине звучало грустное:
— Обычно за неделю всё проходит, иногда даже раньше…
Заканчивался этот никчёмный разговор предсказуемо:
— Ты уж постарайся, Бадди. У меня осталось всего пять… четыре… три… два дня…
Но сегодня считать уже не было смысла ― если и завтра с утра он не сможет… Значит, остаётся только молиться, хотя раньше это не помогало. На этот раз его голос звучал как-то по-особенному:
— Ваари, сделай для меня ещё кое-что…
Я горько усмехнулась, еле сдерживая слезы отчаяния:
— Да всё что пожелаешь, господин «мастер на все руки», чего уж теперь…
Он вздохнул, слова давались ему непросто:
— Проводи, пожалуйста, к озеру ― хочу вымыться, сегодня мне уже гораздо легче, и глаза снова видят, хотя и плохо…
Кивнула без энтузиазма:
— Легче ― правда, что ли? Рада за тебя, пусть хоть одному из нас повезёт… Пошли.