Вадбольский (СИ)

Однако здесь мне не там, нужно продумать, как в самом деле повысить мощь, особенно на дистанции. В старину говорили: «Молодец против овец, а против молодца сам овца». Я сейчас молодец против сокурсников, но уже третий курс, боюсь, сумеет меня обломать. Не говоря уже о тех, кто на службе империи или у знатных фамилий. Там вообще звери, перед которыми я даже не овца, а ягненок.

Кликухи даются с первого знакомства, и даже самые несправедливые так прилипают, что годы и годы уходят на то, чтобы от них избавиться. Да и то получается далеко не всегда.

Наши аристократы ещё при вступлении приклеили мне прозвище «сибирская деревенщина», «безграмотный лапоть», хотя как раз в грамоте я показывал лучшие результаты, Горация и Овидия шпарил наизусть, что только вызывало неприязни ещё больше.

Но после тех стычек на курсе меня начали побаиваться задирать. Не все, конечно, но если бы не увидели мои кулаки в действии, меня бы пинал почти каждый, мир жесток.

К счастью, реальной магии почти ни в ком нет, решает пока что физическая сила, а я уже показал, что если на деревенщину сядешь, то слезешь с выбитыми зубами.

И всё-таки либо не все усвоили, что могу дать сдачи, либо не верят, либо кто-то решил, что втащит этому сибирскому увальню, и получит толику внимания.

Это я узнал через пару дней, когда мы с Равенсвудом шли из учебного корпуса в библиотеку, а кто-то громко и резко окликнул:

— Эй ты, деревенщина!

Я спросил Равенсвуда:

— Это тебя?

Равенсвуд юмора не оценил, гордо выпятил грудь:

— Я потомок хозяев половины Италии!

— Кого же он, — пробормотал я и оглянулся.

К нам вальяжной походкой двигается плотно сбитый парень, он крикнул издали:

— Это ты, дурак и деревенщина, посмел поднять руку на графа Клингхоффера?

— Клингхоффер получил то, — ответил я, — на что нарывался.

— Не увиливай! — рявкнул он, стараясь сделать голос пострашнее. — Ты либо на коленях попросишь у него прощение, либо будешь отныне мыть очко в моем туалете!

Я нахмурился.

— А третий вариант?

— Третьего нет!

— Будет, — пообещал я. — Я капитан Неочевидность, не знал?

Он проигнорировал мои слова, понял что-то по моему лицу, спросил в удивлении:

Ты что, до сих пор не знаешь, кто я?

Я предположил:

— Какое-то говно на палочке?

Он побагровел вытащил из ножен саблю.

— Хочешь дуэль?

Похоже, я должен был испугаться и поспешно согласиться на все его условия насчёт просьбы прощения на коленях перед Клингхоффером, а он будет рядом хорохориться и говорить, что это он меня заставил, но я поинтересовался:

— Дуэль? А какие условия…

— Немедленно! — заорал он. — И без всякого…

Я с силой ударил в середину его широкого лица, там самое больное место, нос, и самое слабое, даже не кости, как многие полагают, а тонкие хрящики. Услышал хруст, кровь брызнула во все стороны ого как щедро, бретер рухнул на задницу и с криком накрыл обеими ладонями сломанный нос.

— А-а-а…

— Хорошо поёшь, — сказал я. — Дискант или фальцет? Рекомендую в церковный хор, с руками оторвут.

Равенсвуд ухватил меня за рукав, с силой потащил в сторону. Я не стал упираться, он уже выказал себя знатоком как законов Империи, так и правил Лицея, а он оттащил подальше и сказал свистящим шепотом:

— Ты чего? Это же сам Глебов!

Я в недоумении пожал плечами.

— Вроде бы Бога зовут иначе…

— А ты только Бога боишься?

— Ну да, — ответил я. — Я же христианин, даже православный до упора.

Он скривился, ну да, среди молодежи уже нет-нет да и проскользнет крамольнейшая идея, что Бога нет, потому я то ли на голову отбитый, то ли старомодный, как Марфа Посадница.

Уже в нашей комнате он заговорил жарким шепотом:

— Он простой дворянин, но очень сильный рукопашник!.. Победил даже Горчакова на фехтовании!

— Тогда чего в подпевалах у этих высокородных?

— Так высокородные на то и высокородные! У того же Ротбарта сколько земель, что у редкого князя столько! А у Глебова ничего кроме его сабли. Вот и заносит хвост Ротбарту на поворотах ради подачек.

Часть вторая Глава 9

До выходных ничего не случилось, даже к директору не вызвали. Как хорошо, что все мои стычки проходят при народе, всё равно кто-то да проговорится, что я только вынужденно защищался, так что дрючить надо не меня.

Наконец-то два выходных, радостный Толбухин ухватил меня за рукав.

— Сегодня возгуляем!.. Знаю кафешантан, где из-за кулис посмотрим на танцовщиц!

— Поздравляю, — сказал я. — Но я пас.

Он охнул.

— Ты чего?.. Да все курсанты о таком мечтают! Там даже отдельные кабинки есть, если ты понимаешь, о чём я!

— Это дорого, — сказал я.

Равенсвуд одобрительно хмыкнул.

— Да и зачем рисковать? — спросил он. — Нам запрещено. Поймают, влепят выговор, а то и на гауптвахту.

— Молчи, тевтон, — сказал Толбухин. — Тебе не понять, а русская душа томится в оковах дисциплины и порядка!

Равенсвуд посмотрел с презрением, а я быстренько выскользнул из корпуса, миновал двор и, покинув Академию, сразу же отправился в наш домик, весь пропахший запахом трав и размолотых кореньев. Иван по моей подробной инструкции делает заготовки, что-то даже варит, подготавливая субстрат, из которого уже я начну делать более сложное и нечто целебное.