Вадбольский

— Чего подкрадываешься? У меня чуть сердце не выпрыгнуло!

— По привычке, — ответил я виновато. — Мы так к медведя́м всегда… Скажешь у него «гав!» над ухом, в испуге мчится куда глаза глядят, от страха медвежья болезнь случается, иной раз помереть может…

— Жестокие вы, — сказал он с укором. — Вам шуточки, а животному что? Ты в столовую?

— Точно успеем?

— Мест хватит. А первыми здесь никогда не будем! Хотя, когда зовут за стол, я раньше всегда прибегал первым!

— Стареешь, — сказал я с сочувствием.

Он ускорил шаг, я пошел рядом, обратил внимание, за невысокой цветочной оградой нам по колено, чинно прогуливаются девушки примерно нашего возраста, почти все в шляпках, только две в кокетливых чепчиках, платья длинные и одного фасона, туфель не видно, это же какое неслыханное бесстыдство, если мужчина увидит лодыжку!

— А кто они, — спросил я шепотом. — Тоже… курсантки… курсистки?

Он фыркнул.

— В какой-то мере. Это суфражистки. Борются за равенство с мужчинами. С этого года их начали принимать на факультет лекарского мастерства. Вчера у них была демонстрация, требуют женщинам разрешить работать машинистками.

Я вскинул брови.

— Ну и что тут особенного? Быть водителем паровозов не так уж и тяжело, только дров подбрасывать много и часто. Но если перейти на каменный уголь…

Он на ходу отшатнулся.

— Ты чего? Я говорю, о печатании на машинках! Это же крайне тяжелая работа, медики против, потому Государь Император не подписывает закон, хотя прошения ему кладут на стол уже третий год!

— Ого, — сказал я обалдело, — так их и до работы телефонистками не допускают, да?

Он остановился, уставился ошалелыми глазами.

— Да ты не просто из Сибири… а из самой глухой деревни! Конечно же, не допускают и никогда не допустят!.. Там могут только мужчины, сильные и проверенные. Отслужившие на воинской службе, что подразумевает стойкость и работоспособность.

Он потащил меня дальше, я всё выворачивал шею, оглядываясь на девушек, таких чинных и благопристойных, в нашу сторону не повели и бровью, хотя явно заметили, а среди наших курсантов немало очень даже видных парней.

— А как же, — пролепетал я, — они… вроде бы, как я слышал, даже воюют? И в Щели ходят?

Он потряс головой.

— Во, выдумал!.. Кто ж их в ряды армии пустит?.. Даже в Щели низзя, даже иностранкам из тех земель Российской империи, где определенные вольности. Вот в немецком королевстве, что в Приволжье, там свобод больше, но там и дисциплина выше, там даже женщины чуть не строем ходят, ещё в остзейском герцогстве… ещё где-то есть места, где женщины уже чуть ли не в правительстве.

— Divide et impera, — сказал я с пониманием.

— Да пошел ты со своими греками!

— Разделяй и властвуй, — перевел я. — Тогда этим субъектам федерации… э-э…империи труднее договориться супротив батюшки-царя!

Он поморщился.

— Да, ты из самой глуши. У нас давно не говорят о батюшке-царе, а только о Государе Императоре.

Я напоследок ещё разок оглянулся на оставшихся за зеленью сада девушек.

— Мы с ними не пересекаемся?

— Почему же? Раз в месяц проводятся тренировочные балы… А так они все с факультета лекарей. Повезло парням, что учатся там. Правда, ночуют эти парни в нашем корпусе.

Тревожное ощущение прокатилось по моему хребту, я переспросил сдавленным голосом:

— Что значит, тренировочные?

— Ну, подготовительные. Когда закончим Академию, придется посещать настоящие балы и приемы, потому должны уметь танцевать, поддерживать достойные беседы, уметь держаться и выглядеть безупречно. А ты думал нас учат только драться? У нас выпускают не солдат, а офицеров и будущих государственных чиновников!.. Пойдем быстрее, а то занятия начнутся, а мы ещё не поели!

В столовой я устремился к свободному месту, справа быстро сел Толбухин, слева устроился пухлый толстяк, сразу же ухватил ложку и принялся жадно вычерпывать суп, будто вот-вот отнимут, а я искоса поглядывал по сторонам, стараясь не привлекать внимания.

Мерой человека является его работа, но то в моем прошлом мире, а здесь куда важнее титулы, связи, должности родителей и родни, совсем другой мир, от остатков которого с таким трудом избавились в моем времени.

Для выживания нужно как можно быстрее обзавестись друзьями, одиночку сомнут, каким бы сильным ни был. Для меня это трудно не только потому, что на уровне инстинкта брезгаю такой нечистоплотностью, но ещё и статус мой здесь на самом дне.

Среди принятых в Академию два князя, с десяток графов, остальные виконты и бароны. Но даже с баронами я не ровня, за их спинами могучие роды, а у меня только пустой и ничем не подкрепленный титул. Даже не барона, а баронета, звучит как будто тоже хоть и барон, но какой-то недоделанный, недобарон.

Столовая гигантская, на всех столах белоснежные скатерти, стулья больше похожи на кресла, на резных ножках и с широкими подлокотниками, спинки красиво изогнуты.

На каждом столе одинаковые кувшины с цветами, широкие блюда с красиво нарезанными ломтиками свежего хлеба, а также солонки и перечницы.

Нас издали увидел Равенсвуд, ухватил свою тарелку и перебрался к нам.

— Свиньи вы, — сказал он вместо «драсте», — но хоть свои свиньи.