Вадим Негатуров

— За несколько дней до кончины Вадим мне как-то рассказывает: мне странный сон снился — гроб, пустой и красивый… Я подумала: не про меня ли? А он, похоже, чувствовал свою смерть, — вспоминает Надежда Дмитриевна. — Он ходил на митинги, не часто, но ходил. Я спокойно его отпускала — даже в последний день. Он ушел, я его проводила — и вдруг его не стало. Больно от этой внезапности! Теперь думаю: как же я ничего не почувствовала?! Про него точно можно сказать: делай, что должен, и пусть будет то, что должно быть… В тот день на Куликовом Поле был самый мирный митинг, да и требования тоже: чтобы русский язык был государственным, чтобы налоги из города не забирали до копейки (30 процентов — Киеву, остальное пусть остается в Одессе). Уже около семи часов вечера он позвонил, как потом оказалось, в последний раз: «Мама, не волнуйся, мы в Доме профсоюзов! Пересидим тут, нам же обороняться нечем. А их много бегает, они битами вооруженные». Оружия там ни у кого из наших ребят не было.

Мы видим, что из дома уходил нормальный, вполне спокойный человек, отнюдь не готовившийся на смертный подвиг. Человек, который был твердо уверен в том, что как бы ни плохо складывалось всё в данный конкретный момент — далее всё наладится, всё будет хорошо! И впереди действительно ожидалось много всего хорошего. Назавтра, 3-го числа, он с дочками собирался в гости к своим друзьям Александру и Людмиле Маниным; 7 мая готовилась отпраздновать юбилей двоюродная сестра Светлана; «Марш Куликова Поля» не только узнали, но даже и исполняли его друзья и знакомые в других городах. К тому же из Великого Новгорода ему нередко приходили письма по электронной почте…

А может, всё было не так спокойно, как казалось его маме? Кто из нас не старался оберегать своих мам, объясняя, что всё совсем не так плохо, не так трудно, не так страшно, как кажется, — точнее, как оно на самом деле было. Ведь вроде бы еще за неделю до этих событий по городу ходили разговоры, что 2 мая в Одессе что-то произойдет…

Похоже, что старшая дочь Надежда знала и понимала гораздо больше, чем бабушка.

— Я переживала, когда он стал ходить на Куликово Поле, но никто не ожидал, что это может закончиться такой бойней. В тот день я его видела. Я накануне попросила ключи от его «бунгало» — мы там хотели с друзьями собраться в выходные. Папа позвонил, сказал: ключи нашел, заезжай ко мне на работу. Я опаздываю, прибегаю: он мне ключи и зарплату свою дает со словами: «Если все будет хорошо, потом отдашь, а нет — бабушке передай». Он был такой растерянный и такой напряженный, что я даже забыла про ключ. А он все время с кем-то по телефону разговаривает: «Куда ехать?» А я не понимаю ничего: «Ты куда?» Отвечает: «Я еду в город: там „эти“ приехали. Представляешь, на Дерибасовской брусчатку разбирают». Я слышала, что он хотел на Куликово Поле ехать, проверить, как там, а его отговаривали… Но его все равно невозможно было остановить, даже уговорами. При всей доброте и мягкости он был очень принципиальным. Если ему казалось, что он владеет большей информацией, он будет очень твердо настаивать на своем. Встречу, впрочем, он с кем-то назначил не на Куликовом Поле, а в другом месте, а я должна была ему перезвонить и рассказать, как этот переулочек найти. Я была уверена, что они в этом переулочке и всё будет хорошо. Он всё спешил: «Пока-пока!» Когда я провожала его на маршрутку, он сказал такую фразу: «Там же храм, они же могут напасть на храм!» Звонит через десять минут, напоминает про ключ. Договорились завтра встретиться. Я телевизор не смотрю и не могла понять, что происходит. Пришла домой, посмотрела карту и тут же ему перезвонила. Была уверена, что он пойдет туда, подробно продиктовала маршрут. А сама включила онлайн-трансляцию с этих улиц. В голове как-то не укладывалось, что там может пролиться кровь… По телевидению показывали Куликово Поле, там разворачивалась драма, и меня прямо тянуло смотреть, не выключала, хотя была уверена, что папы там быть не должно…

— За четыре часа до гибели мы с ним разговаривали по телефону, — говорит Владимир Одинцов. — Он рассказал, что его, как члена православной дружины, попросили прийти в палаточный лагерь для защиты икон, так как идут агрессивные фанаты. И он пошел…

— Он поехал на Куликово Поле к своей «православной палатке», — рассказывает Александр Мании, — защищать церковную атрибутику — иконы, свечи. Потому что если бы «Правый сектор» туда пришел, всё бы было уничтожено. Иконы спасли: он тогда позвонил своей маме и сообщил, что их забрали…

А вот как считает Людмила Манина:

— Вадик — не самоубийца! Он православный, верующий человек, и когда туда ехал, то думал, что он в безопасности. Поэтому и маме так сказал…