Вадим

Совсем отчего-то перестав различать слова, он наблюдал, как сановный грузинский художник накладывал Маше в тарелку салат. И как в это месиво — крабы, свежая капуста, кукуруза из банки — отправился еще и шлепок бордового соуса из ткемали. Маша, скептически оценившая это колористическое усилие, все же зачерпнула подкрашенного салата. По изменившемуся выражению ее лица Вадим понял, что скоро данный салат появится и у них дома. Именно в таком, совместном с популярным кавказским соусом, исполнении.

Затем внимание его привлекли подвешенные на цепях к потолочной балке и прежде им не замеченные огромные сушеные рыбины. Рассмотрев их застывшие ожесточенные физиономии, Вадим снова обратился к группе за столом, к разливающему водку хозяину. И вдруг неким параллельным зрением обнаружил этого самого хозяина сидящим в бане, покрякивающим, с закатанным в полотенце шарообразным животом, в обнимку с голыми азербайджанцами. Далее увидел его развалившимся на тахте, гонящим прочь собаку и ждущим, когда выйдет из ванной молодая девица. В следующем сюжете, сосредоточенно сдвинув на нос очки, хозяин переносил на холст с фотографии лицо банкирского ребенка… Собственно, этим не исчерпывалось то, чем еще мог бы заняться хозяин вместо распивания водки с настоящей компанией. Вот и Вадим мог бы сейчас — если б не настойчивое желание жены — возиться дома с бумагами, или смотреть телевизор, или просто сидеть в туалете, тупо уставившись на зеленый коврик и не соображая, сколько так просидел и зачем.

— Зай, — подергала его за рукав Маша. Входили какие-то новые люди.

— Вот Мария, молодая писательница. Вадим, бизнесмен… — рекламировал хозяин, будто хвастаясь своими гостями. — А это — художники-анималисты…

Вадим уловил со стороны одного из анималистов подобострастную улыбку — дырявую, зияющую прорехами между отдельными зубами. Новоприбывший художник сиротливо примостился на старинном сундуке; его волосы, похожие на пуки измятой проволоки, разметались в стороны, словно бы ища место, где можно хоть как-то расположиться. Руки его бегали, не в силах остановиться и приладиться к чему-нибудь: то трогали рюмку, то гладили край стола, то цепляли пуговицу из петли. Столько было в его облике незащищенности и неустаканенности, что Вадим ощутил, с дурным подкатыванием теплого комка к горлу, что сам он уже намертво прирос к определенной нише. Он занял ее словно бы ненароком, но был незаметно облит цементом — и теперь был не в состоянии шелохнуться.

— Ну-ка, задайте мне тему! Любую, бля, тему — и я вам расскажу анекдот! Охуенный анекдот — на любую тему! Давайте, ну! — разгоряченно выкрикнул хозяин.

— Одиннадцатое сентября… — каверзно предложила Маша.

Молчание.

— Ну, про одиннадцатое сентября я слышал пару анекдотов… только не очень смешных. Я вам лучше щас историю одну расскажу, охуеете! — Хозяин довольно потер руки.

12

Ближе к вечеру в офисе раздался странный звонок. Лера, в некотором смятении, извинилась по интеркому и сообщила:

— Вадим Сергеевич, из больницы звонят — насчет Александра Морева…

Вадим взял трубку немедленно.

— Дубровин Вадим Сергеевич? — осведомился глубокий бас, и в нем сразу угадывался цветущий, рыхлый и хорошо поевший мужчина. — Из двадцатой городской беспокоят, насчет вашего родственника Морева Александра. Они тут водочкой поддельной отравимшись, еле откачали. Кашу есть не желает, глюкозу колем, сигарет требует… А у нас на это госсубсидии не рассчитаны. Так что он нам ваш телефончик, зовите, говорит, пусть приедет.

Предупредив Леру, что ненадолго отлучится, Вадим отправился в больницу, не особенно озадачившись тем, как, в сущности, несвязно объяснил мотивы своего звонка врач. Или медбрат. Впрочем, это мог быть кто угодно, даже пациент, обрадовавшийся наличию у дружбана богатого «родственника».

Вадим уже в течение года не имел представления о местонахождении бывшего сводного брата. Телефон в солнцевской квартире, доставшейся тому от родных по наследству, был отключен за неуплату. Ехать же и разыскивать Сашу не было смысла: он и раньше надолго пропадал, но всегда потом объявлялся. И не обязательно оттого, что нужны были деньги. Вадим и сам раньше искал встречи с ним, так как казалось, что надо; но это было очень давно. В последние годы свидания стали тягостны, как повторяющийся сон о жарком утре с прилипшей к телу простыней.

Вадим шел по гулкому коридору, разом напомнившему планировкой и потеками краски на стенах коридоры всех госучреждений, преодолеваемых на протяжении жизни: яслей, садов, школ, пионерлагерей, институтов, военкоматов. Вскоре он оказался в помещении, являвшем собой весьма несуразный отросток пространства: ломаный треугольный отсек обнаружился, видимо, на последнем этапе постройки вследствие какого-нибудь недочета и был оставлен нетронутым. Там находились люди в бесцветных пижамах, кучно расположившиеся на облезлой мебели, занятые игрой в карты и другие настольные игры.