Вагрия. Варяги Руси Яра: очерк деполитизированной историографии

Довоенные исследования советских археологов. Но вернемся к статье Е. Н. Носова: «Перед самой войной экспедиция В. И. Равдоникаса провела значительные раскопки скандинавского могильника в урочище Плакун в Старой Ладоге, а в 1945 г. в печати появилась первая информация о результатах этих работ [108, с. 40–41]. Тогда же А. Н. Юзефович провел антропологические определения костных останков из могильника у церкви Климента в Старой Ладоге и пришел к выводу, что значительная часть погребенных принадлежала германскому (скандинавскому) типу (работа, написанная для Кратких сообщений Института антропологии и этнографии, к сожалению, не была издана, но сохранилась в архиве и была известна исследователям, занимавшимся Ладогой) [178]» [97, с. 153–154]. И опять полуправда: не указана датировка скелетов. Скорее всего, были захоронены германские воины XI–XII вв. А эти данные автоматически переносятся на более ранних варягов и скандинавов.

«Е. А. Рыдзевская, как историк и филолог работавшая в центральном археологическом учреждении страны ГАИМК – ИИМК АН СССР, в 1930–1940 гг. вела активное изучение скандинавских источников по истории Древней Руси и русско-скандинавским связям [119]. Примечательно, что ее сводка по Старой Ладоге в древнесеверной литературе, остающаяся ценнейшим источником вплоть до наших дней, была опубликована в том же номере Кратких сообщений, что и статья В. И. Равдоникаса о плакунском могильнике [120, с. 51–65]. Конкретные примеры постоянного накопления в 1930–1940 гг. археологических материалов о скандинавских древностях на Руси нетрудно продолжать» [97, с. 154]. К сожалению, опять под скандинавами тут понимаются германцы, а не русские.

«Можно было заставить замолчать исследователей, но нельзя было остановить саму мысль и появление все новых свидетельств интенсивных русско-скандинавских контактов. Заложенная школа русской истории, традиции анализа источника, критического отношения к факту и интерпретации, воспитываемые в стенах дореволюционных университетов, не исчезали при идеологическом окрике» [97, с. 154]. Иными словами, люди, не умеющие читать надписи на артефактах, мнили себя учеными, продолжающими «традиции анализа источника, воспитываемые в стенах дореволюционных университетов», тогда как их противники, продолжающие линию М. В. Ломоносова и русских преданий, очевидно, занимались только «идеологическим окриком». И мысль, очевидно, была присуща только норманистам, тогда как их противники, вероятно, были совершенно безмозглыми идеологами и полными неучами, не получившими университетского образования. Странная логика!