Вайдекр, или Темная страсть

— Это не я готов к смерти, Беатрис, — вдруг произнес Джон. Он повернулся и посмотрел на меня, но не с ненавистью, а с неожиданным интересом. Это были глаза прежнего доктора Мак-Эндрю, блестящего диагноста, только что приехавшего из Эдинбурга. — Я вижу это на вас. Вы потеряли себя где-то на той дороге греха и преступлений, по которой шли. Жизнь оставляет вас, Беатрис.

Двумя быстрыми шагами он приблизился ко мне и приподнял мой подбородок двумя пальцами. Я позволила ему повернуть мое лицо к свету, и мои глаза загорелись насмешкой, но я вся сжалась, чтобы скрыть страх.

— Да, вы так же красивы, как и раньше, — равнодушно произнес Джон. — Но ваши глаза утратили блеск, а вокруг рта пролегли морщины, которых прежде не было. В чем дело, моя дорогая? Ваши грязные дела завели вас так далеко, что вам уже не выбраться? Ваши козни обернулись против вас? Ваши люди плюют на землю, по которой вы проходите, и проклинают ваше имя?

Я высвободилась и собралась уже выйти из комнаты, когда Джон вдруг окликнул меня:

— Беатрис!

Я мгновенно обернулась, будто надеясь услышать что-то доброе. Или, по крайней мере, что-нибудь, что позволило бы мне победить его.

— Смерть идет за вами, и вы готовы к ней, — сказал он спокойно. — Когда я ехал сюда с Селией, я думал, что убью вас. Но мне не потребуется марать руки. Смерть уже приближается к вам, и вы знаете это. Разве не так, моя прекрасная Беатрис?

Я молча повернулась и вышла из комнаты. Я шла с высоко поднятой головой, легкой походкой, и мои юбки развевались при каждом танцующем шаге. Я шла как хозяйка по коридору, затем по лестнице. Но едва я вошла в контору и закрыла за собой дверь, как мои ноги подкосились и я упала на пол. Я лежала, прижав лицо к двери, и дерево у моей щеки было твердым и холодным до боли.

Смерть приближается ко мне, так сказал Джон, он понял это по моему лицу. И я знала, как это случится. Она скачет на черной лошади, в сопровождении двух черных псов. Она скачет на лошади, поскольку у нее нет ног, чтобы приползти ко мне. Она скачет за мной, и скоро я увижу ее лицо. Богатые люди боятся ее, простые люди следуют за ней и зовут ее Каллером. Но я взгляну ей в лицо и назову ее имя: Ральф.

Я просидела на полу, пока в комнате не сгустились сумерки. Увидев первую маленькую звездочку рядом с тонким серпом месяца, я схватилась за ручку двери и попыталась подняться. Я была совершенно обессилена. Но наступило время обеда. Я должна спуститься вниз.

Джон переменился. Он освободился от меня. Он освободился от своей любви и страха, который заставлял его пить, чтобы забыть реальность. Он освободился от этого ужаса. Он мог прикоснуться руками к этому лицу, и его пальцы не дрожали. Я стала для него простой смертной.

А Джон уверенно чувствует себя с простыми смертными. Я не была больше богиней, которую он любил больше жизни. Я не была больше ведьмой, в которой он видел олицетворение зла и смерти. Теперь я стала женщиной, тело которой может умереть и разум которой может совершать ошибки.

И начиная с сегодняшнего дня и до самой моей смерти Джон будет наблюдать за мной. И я не смогу бороться с ним. Он любил меня и в дни нашего счастья хорошо изучил мою натуру. Он знал меня лучше, чем кто-либо другой. И теперь я стала для него любопытным, достойным изучения образцом.

И врагом, которого надо победить.

Это не та роль, с которой я способна справиться легко.

Я позвонила Люси, и она вскрикнула, увидев меня.

— Я попрошу, чтобы обед прислали в вашу комнату, — сказала она, помогая мне пройти в спальню и причесаться. — Я скажу, что вам нехорошо.

— Нет. — У меня не было сил даже говорить. Я едва могла владеть собой. Как мне справиться с Гарри, Джоном и Селией? — Нет, — повторила я. — Я пойду обедать. Но поторопитесь, Люси, иначе я опоздаю.

Они не стали дожидаться меня в гостиной и уже сидели за столом. Лакей открыл передо мной дверь, и я вошла ровным шагом, с бледным лицом, которое озаряла безмятежная улыбка. В дверях я остановилась.

На моем стуле сидела Селия.

Она имела право там сидеть.

Этот стул принадлежал хозяйке дома. Она могла отсюда давать приказания лакеям, стоящим у стены, следить за огнем в камине, наблюдать, наполнены ли тарелки гостей и не пустуют ли их бокалы, и могла встречать глаза своего мужа теплой, любящей улыбкой.

Гарри виновато взглянул на меня.

— Надеюсь, ты не возражаешь, Беатрис? — тихо спросил он, подводя меня к столу, к месту напротив Джона, там, где обычно сидела Селия. — Мне показалось, что ты сегодня не выйдешь к обеду, и, естественно, Селия заняла твое место.

Я безразлично улыбнулась и помедлила у стула Селии, ожидая, что она освободит его для меня. Она не шевельнулась и сказала:

— Я уверена, что тебе лучше сидеть напротив Джона, не так ли? Это будет совсем как в те дни, когда была жива мама.

— Я буду рад, если Беатрис будет сидеть напротив меня, — уверенно завершил разговор Джон. — Мне больше нравится, когда я могу видеть ее.